Метель

Карадам Сурядовых и вправду стоял почти на окраине Шуши, у самого ущелья, едва ли не в полуверсте от крепости, занятой в прошлом году русскими войсками – и вся эта полуверста – непроходимый лабиринт кривых улиц, улочек, переулков и собачьих лазов.

– Алла акбаааар! – не унимался азанчи, и Филька опять неприязненно покосился в его сторону.

– Молятся, анафемы, – процедил он, не отвечая Остафию, и побратим понимающе усмехнулся. Пожалуй, Филипп уже и сам пожалел, что поселился в брошенном карадаме, да и о том, что семью с собой в поход потащил – тоже (вообще, семьи в походы с собой брать не стоило, да только ведь казакам закон не писан). Но признаться в этом не позволял гонор.

Стукнула провисшая дверь, сколоченная из толстых, грубо отёсанных досок карагача, из дверного проёма высунулась вихрастая, стриженная в кружок, голова младшего Сурядова, тоже Фильки. Мальчишка улыбнулся щербатым ртом – видно было, что один передний зуб только недавно выпал и сейчас в этой щербатине весело глядел новый, только недавно проросший.

– Матушка к столу зовёт, – сказал он, оглядывая обоих друзей.

– Пошли, повечеряешь с нами, – бросил Остафию Сурядов-старший, рывком подымаясь с крыльца. – До твоего дозора ещё час, успеешь.

Многоголосый вопль восстал в городе вскоре после полуночи.

Филька вскочил на постели, ошалело повёл по сторонам чумным взглядом, ещё не понимая, где он и что с ним.

Вспомнил

Шуша!

– Алла буюкдур! Гяурлари кэсын!21

Мать сжалась на лежанке в углу, прижалась к стене, заполошно прижимая к груди Проську. Младшая сестрёнка только испуганно кривила рот, таращила глаза, но в голос не плакала – видимо, тоже от страха.

Отец торопливо заряжал ружьё, уперев его прикладом в утоптанный земляной пол и просыпая порох – бумажный патрон подрагивал в руках. Губы отца чуть шевелились, дёргались усы – похоже, он матерился, но не издавал ни звука – во рту – пуля из скушенного патрона.

Старший брат, Сашко, бледный, как смерть, поспешно прилаживал на пояс саблю, такую же, как и у отца – право на неё он заслужил совсем недавно, во время прошлогоднего похода графа Зубова, когда русские и пришли впервые в Карабах.

Филька-младший, вздрогнув (дошло, наконец!) стремительно сорвался с набитого тощей горной травой тюфяка, схватил со стола длинный кинжал, добытый отцом в бою с Батал-пашой у Кизляра. Отец поворотился к нему, глянул страшно, но сказать ничего не успел – Филька судорожно замотал головой: