Метель

– Оставайтесь. – Мельничиха поставила стакан с чаем перед доктором и стала наливать Перхуше.

– И лошадки передохнут.

– Перед-о-хнут твои лошадки, а не передохнут! – выкрикнул мельник.

Мельничиха засмеялась, грудь ее заходила, и муж закачался на ней, как на волнах.

«Может, и впрямь остаться?» – подумал доктор.

Он поискал глазами по добротно проконопаченным стенам часы, но не нашел, полез было за своими, но вдруг увидел маленькие, светящиеся в воздухе желтоватые цифры над металлическим кружком, лежащим на швейной машинке: 19:42.

«Могли бы попробовать к полночи туда добраться... А если заплутаем, как она говорит?»

Он отпил чаю.

«Остаться, а засветло встать. Если метель перестанет, доедем за часа полтора. Ну, вколю я им вакцину-2 на восемь часов позже. Это терпимо. Ничего страшного не случится. Напишу объяснительную...»

– Ничего страшного не случится, ежели вы завтра туда приедете, – словно угадав его мысли, произнесла мельничиха. – Выпейте еще водочки.

Покусывая нижнюю губу, доктор еще глянул на светящиеся в воздухе цифры, раздумывая.

– Так остаемся? – перестал жевать Перхуша.

– Ладно, – досадно выдохнул Платон Ильич, – остаемся.

– Слава Богу, – кивнул Перхуша.

– И слава Богу, – почти пропела мельничиха, наполняя стаканчики.

– А мне? А мне? – заворочался на груди мельник.

Она капнула из бутылки в наперсток, передала его мельнику.

– Бывайте здоровы! – Она подняла свою стопку.

Доктор, Перхуша и мельник выпили.

Закусывая ветчиной, доктор обвел глазами горницу уже как место не просто остановки, а ночлега: «Где же она нас разместит? В другой избе. Угораздило заночевать, надо же. Черт побери эту метель...»

Перхуша же успокоился и разомлел. Ему стало сразу тепло, он был рад, что не придется сейчас ехать в темень, плутать, ища дорогу, мучаясь самим и мучая лошадей, что лошади ночь проведут в тепле на конюшне у мельника, что Перхуша задаст им овсяной крупы, мешочек с которой у него всегда припасен под сиденьем, и что сам он выспится здесь, вероятней всего на печи, в тепле, что противный мельник его не тронет, что они уедут рано утром, что он, доставя доктора в Долгое, получит от него пять рублей и поедет домой.

– Ладно, может, оно и к лучшему, – произнес доктор, успокаивая себя.

– К лучшему, – улыбнулась ему мельничиха. – Я вас наверху положу, а Козьму – на печку. Наверху у нас покойно, тепло.

– Ох, чтой-то у меня ногу пересадило... – морщась своим пьяным личиком, пропищал мельник, хватаясь за правую ногу.

– Спать тебе пора. – Мельничиха взяла его, чтобы снять с груди, но в этот момент мельник выронил свой наперсток и он, прокатившись по большому телу мельничихи, упал под стол.

– Ну вот, Семен Маркыч, и стакан ты потерял. – Любовно, словно ребенка, мельничиха посадила его перед собой на край стола.

– Чё?.. Какое-такое? – лепетал совершенно пьяный мельник.

– Такое, – вздохнула она, встала, подхватив мужа обеими руками, отнесла к кровати, положила на нее и задернула занавеску.

– Ложись, ложись... – Она зашуршала подушками и одеялом, укладывая мужа.

– Разбуди меня завтра пораньше, – сказал доктор Перхуше.

– Как рассветет, так сразу, – закивал тот своей рыжей сорочьей головой.

Видно было, что он захмелел от водки, тепла, еды и тоже уже хотел спать.

– Чтобы всех... всех... всех... – слышался за занавеской пьяный писк мельника.

«Быдто сверчок стрекочет...» – подумал Перхуша и заулыбался своей птичьей улыбкой.

– Та-исья... Таись... давай сладостр-а-астиями обложимся... – пищал мельник.

– Обложимся. Спи.

Таисья Марковна вышла из-за занавески, подошла к гостям, присела и заглянула под стол:

– Где-то...

«Хороша баба», – подумал вдруг доктор.

Присевшая и смотрящая под стол своими блестящими, слегка застывшими глазами, она вызвала у него желание. Она не была красивой, это было заметно особенно сейчас, когда доктор видел ее лицо сверху: лоб у нее был низковат, подбородок тяжеловат и скошен вниз, лицо в целом было грубоватой, деревенской лепки. Но ее стать, ее белая кожа, ее полная, колышущаяся грудь возбуждали доктора.

– Вот... – Она протянула руку под стол, склонила голову.

Ее волосы были заплетены в черную косу, а коса уложена вкруг головы.

«Сладкая баба у мельника...» – подумал доктор и вдруг, устыдившись своей мысли, устало вздохнул и рассмеялся.

Мельничиха выпрямилась и с улыбкой показала мизинец с надетым наперстком:

– Вот как!

Она села за стол:

– Любит из моего наперстка пить. Хоть и стаканчики имеются.

И действительно – на столике мельника, среди маленьких тарелок стоял и маленький стаканчик.

– Я б спать пошел, – с жалобой в голосе произнес Перхуша, переворачивая кверху дном свой чайный стакан.

– Ступай, родимай. – Мельничиха сняла наперсток с пальца и тоже вверх дном поставила его на перевернутый стакан. – Там на печке подушка да одеяло.

– Благодарствуйте, Таись Марковна, – поклонился ей Перхуша и полез на печку.

Доктор и мельничиха остались сидеть за столом.

– Вы, стало быть, в Репишной лекарствуете? – спросила она.

– В Репишной. – Доктор отхлебнул чаю.

– А трудно это?

– Когда как. Когда болеют часто – трудно.

– А когда чаще хворают? Нешто зимой?

– Летом случаются эпидемии.