Метель

И он внял языку этой руки, судорога оставила его тело, он стал двигаться медленней, размеренней. Левой рукою женщина приподняла его горячую голову и прижалась своими губами к его пересохшим, открытым губам. Но он был не в силах ответить на ее поцелуй. Рот его дышал жадно и прерывисто.

– Хороший мой, – выдохнула она в этот рот.

Доктор владел ею, стараясь растянуть наслаждение, повинуясь нежной женской руке. Тело отзывалось ему, широкие бедра ее сжимали его ноги в такт движению и расходились, сжимали и расходились. Большая грудь ее качала его.

– Хороший мой, – снова выдохнула она ему в рот.

И этот ее выдох словно отрезвил его. Он ответил ей на поцелуй, языки их встретились в горячей телесной темноте.

Они целовались.

Рука ее гладила и успокаивала. Поняв, что мужчина готов долго наслаждаться ею, женщина отдалась ему целиком. Стон ожил в ее большой, колышущейся груди. И она позволила себе стать беспомощной. Грудь и бедра ее задрожали.

– Пахтай меня, хороший мой... – зашептала она в его щеку и обняла обеими руками.

Он плыл по ее телу, эта волна несла и несла, и казалось, конца этому не будет.

Но волна стала вдруг набирать силу, воздымаясь, он понял свою беспомощность, его тело задрожало в предвкушении. Рука ее снова легла на его ягодицы, и уже не нежно, а властно и сильно сжала, надавила, впиваясь пальцами. И ему показалось, что на этих пальцах надеты пять наперстков.

С рычанием он выплеснулся в эту волну.

Женщина застонала и вскрикнула под ним. Он лежал на ней, мучительно дыша ей в шею.

– Горячий... – прошептала она и погладила его по голове.

Отдышавшись, доктор заворочался, поднял голову.

– Сильный... – произнесла она.

Он сел на край кровати, посмотрел в темноте на мельничиху. Тело ее занимало всю кровать. Доктор положил ей руку на грудь. Она тут же накрыла его руку своими ладонями:

– Испейте водицы.

Доктор вспомнил про чашку, взял ее, жадно выпил всю воду. Луна выглянула из-за туч и пролила в окошко свой свет. Доктору стало виднее, он надел пенсне. Мельничиха лежала, закинув полные руки за голову. Доктор встал, нашарил в брюках портсигар со спичками, закурил, снова сел на край кровати.

– Не ожидал, что ты придешь, – произнес он хриплым голосом.

– А ведь хотел? – улыбнулась она.

– Хотел, – кивнул он как-то обреченно.

– И я хотела.

Они молча посмотрели друг на друга. Доктор курил, огонек папиросы отражался в его пенсне.

– Дайте-ка и мне покурить, – попросила она.

Он передал ей папиросу. Она затянулась, задержала дым и стала осторожно выпускать его. Доктор смотрел на нее. И вдруг понял, что ему совершенно не хочется с ней разговаривать.

– Вы безсупругий? – спросила она, возвращая ему папиросу.

– Заметно?

– Да.

Он почесал свою грудь:

– Мы расстались с женой три года назад.

– Бросили ее?

– Она меня.

– Вон как, – с уважением в голосе произнесла она и вздохнула.

Помолчали.

– А детки были?

– Нет.

– Что так?

– Она не могла родить.

– Вон как. А я родила, да помер.

Снова помолчали.

И это молчание сильно затянулось.

Мельничиха вздохнула, приподнялась, села на кровати. Положила доктору руку на плечо:

– Пойду я.

Доктор молчал.

Она заворочалась на кровати, доктор потеснился. Она спустила на пол свои полные ноги, встала, оправила на себе ночную рубашку.

Доктор сидел с погасшей папиросой во рту.

Мельничиха шагнула к двери. Он взял ее за руку:

– Погоди.

Она постояла возле него, потом села на кровать.

– Побудь еще.

Она отвела прядь волос от лица. Луна скрылась, комната погрузилась в темноту. Доктор обнял мельничиху. Она стала гладить его щеку:

– Хлопотно без жены?

– Я привык.

– Дай Бог вам хорошую женщину встретить.

Он кивнул. Она гладила его щеку. Доктор взял ее руку и поцеловал в потную ладонь.

– Заезжайте к нам обратно, – прошептала она.

– Не получится.

– По-другому поедете?

Он кивнул. Она приблизилась, слегка толкнув его грудью, и поцеловала в щеку:

– Пойду я. Муж осерчает.

– Он же спит.

– Без меня ему спать холодно. Замерзнет – проснется, заплачет.

Она встала.

Доктор не стал больше удерживать ее. Прошелестела в темноте рубашка, скрипнула, закрылась дверь, и заскрипели ступени лестницы под ее босыми ногами. Доктор достал папиросу, закурил, встал, подошел к окошку.

– Guten Abend, schoöne Muöllerin... – произнес он, глядя на темное небо, нависающее над снежным полем.

Выкурив папиросу, загасил ее на подоконнике, лег в кровать и заснул глубоким сном без сновидений.

Перхуша в это время тоже крепко спал. Он заснул быстро, едва забрался на теплую печь, подложил под голову полено и накрылся лоскутным одеялом. Засыпая и слыша сильный голос носатого доктора, беседующего с мельничихой, он вспомнил игрушечного слона, которого покойный отец принес шестилетнему Козьме с ярмарки. Этот слон мог ходить, мотать хоботом, хлопать ушами и петь англицкую песенку:

Лов ми тетде лов ми суит
Неве лет ми гоу
Ю хэв мэйд май лайф комплит
Энд ай лов ю соу.