Метель

На стук долго не отзывались. Потом вышла баба в наброшенном тулупе. Коротко переговорив с ней, Перхуша все понял и, довольный, воротился к доктору:

– Так и знал, барин! До рощицы доедем, а там развилье, наша – направо! И прямой тракт, прямо до вашего Долгого, никуды не сворачивать! Всего-то четыре версты!

– Отлично, братец! Преотлично!

– До сумерек развилье найдем, а там и слепой доедет!

– Поехали! Поехали!

Они уселись, запахнулись и покатили. Старый Посад быстро кончился, дорога пошла кустарником, мелькнули из-под снега темные бобылки камыша.

«Вот как! – качнул головой Перхуша. – И камыша посадские не режут. Хорошо живут!»

Он вспомнил, как они с покойным отцом по осени резали камыш, а потом вязали его и крыли камышом избу. Каждый год на крышу подкладывали камыша. И крыша была толстой и теплой. А потом сгорела.

– Козьма, скажи мне, братец, что для тебя в жизни самое главное? – вдруг спросил его доктор.

– Главное? – заулыбался по-птичьи Перхуша и сдвинул с глаз шапку. – А не знаю, барин... Главное – чтоб все было ладно.

– Что значит – ладно?

– Ну, чтоб лошадки здоровы были, чтоб хлеба было на что купить... да и самому чтоб без хворости.

– Ну, хорошо, допустим, что лошадки твои здоровы, сам ты тоже здоров, деньги есть. Что еще?

Перхуша задумался:

– И не знаю даже... Думал как-то пасеку завести. Хоть бы домика три.

– Допустим, завел ты пасеку. Что еще?

– А чего мне еще! – рассмеялся Перхуша.

– Неужели, кроме этого, тебя больше ничего не интересует?

Перхуша пожал плечом:

– Не знаю, барин.

– Ну, чтоб ты хотел в жизни изменить?

– В своей-то? А ничего. Мы своей жистью довольны.

– Ну, а может, вообще в жизни?

– Вообще? – Перхуша почесал лоб рукавицей. – Чтоб злых людей поменьше было. Вот чего.

– Это хорошо! – серьезно кивнул доктор. – Не любишь злых?

– Не люблю, барин. Я злого человека за версту объеду. Я как со злыднем столкнуся – словно заболею. Рвать тянет, будто падали наелся. Вон, мельник этот. Как его увижу, как заслышу – тошнота такая подступит – два пальца в рот совать не надо. Не понимаю я, барин, зачем людям зло.

– Злых людей не бывает. Человек добр изначально, ибо создан по образу и подобию Божиему. Зло – ошибка человека.

– Ошибка? Да больно много этой ошибки-то. Я вон, мальцом был когда, не мог видеть, как кого секут. Меня секли – пожалуйста, поплачу, и все. А когда кого раскладывать на лавке начинают, мне прям плохо делалось, чуть не падал. А подрос когда, как драку увижу – так тоже плохо, словно бревна ворочаю. Тяжкая это ошибка, барин.

– Тяжкая, братец, тяжкая. Но добра в жизни гораздо больше, чем зла.

– Вроде побольше.

– Добро, добро важно!

– Добро важно, а как же. Делай добро, к тебе оно и воротится.

– Хорошо ты сказал! Мы вот с тобой едем за тридевять земель делать людям добро! И как же это хорошо!

– Хорошо, барин. Лишь бы доехать.

Они проехали рощицу и оказались на развилке. Обе дороги – и та, что уходила налево в поля, и другая, что поворачивала вправо в кустарник, – были занесены, и по ним никто не проезжал.

– Вона наша колея! – Перхуша решительно наклонил правило вправо, самокат с легким скрипом свернул и пополз по занесенному пути.

Доктор только теперь заметил, что уже вовсю смеркается. Он достал часы. Было шесть ровно.

«Как же так? – подумал он. – Сколько же я пробыл у витаминдеров? Неужели почти шесть часов? Сколько часов действует продукт? Надо было уточнить у них...»

Дорога пошла кустарником. Она была вполне приличной, не шире и не уже других проезжих дорог и накатанной, приметной даже в надвинувшихся сумерках. Метель мела все так же, не ослабевая.

После поворота снег понесло им навстречу. Самокат поехал медленней.

Перхуша правил, лошадки тянули, шурша в капоре. Доктор вглядывался вперед.

Вскоре совсем стемнело. Луны не было. Но это не смутило ни доктора, ни Перхушу. Они продолжали свой путь все так же спокойно и уверенно. Доктору показалось, что сама метель показывает им дорогу, заставляя Перхушу править точно против ветра. Из темноты вырывались снежинки, летели прямо на ездоков, и надо было просто сохранять это направление, никуда не сворачивая.

«Двигаться против ветра, преодолевать все трудности, все нелепости и несуразности, двигаться прямо, ничего и никого не боясь, идти и идти своим путем, путем своей судьбы, идти непреклонно, идти упрямо. В этом и есть смысл нашей жизни!» – думал доктор.

Самокат накренился влево, ткнулся носом в снег и встал. Лошади всхрапели и зафыркали.

– Вот и слетели. – Перхуша слез, пошел по снегу и тут же провалился чуть не по пояс. – Тьфу, пропасть...

Доктор тоже слез, отряхнулся от снега.

– Буерак! – крикнул ему Перхуша из ямы. – Слава Богу, сюда не рюхнулися! Подсобите, барин, выбраться...

Доктор пошел к нему, но сам провалился, кряхтя, схватил руку возницы, потянул. Они заворочались в снегу, помогая друг другу. Сперва доктор вытягивал Перхушу из ямы, потом Перхуша, выбравшись, стал помогать оступившемуся доктору. Ворочаясь в снегу, они кряхтели и чертыхались, доктор потерял малахай, Перхуша подхватил его.

Выбравшись из буерака, сидели на снегу, прислонившись к самокату, отдыхали.