Метели ложатся у ног

Задерживаться для того, чтобы оказать какую-то помощь раненому, не было времени, потому что в темноте и в спешке могло быть обнаружено не все оружие — есть, конечно же, какие-то ещё тайники! — наверняка будет ещё погоня, а потому упряжки воинов Делюка уже летели врассыпную на вольный простор, где ветер и ненец — родные братья.

После третьей, особенно затянувшейся повёрды зарево пожарища скрылось за горбом земли, хотя с высоких сопок всё ещё был виден его красноватый отсвет, как отблеск ещё не всплывшей, но уж приближающейся зари.

Потерявший много крови Икси Тайбари угас, а потому везли его в его же нарте на прицепе до безопасного места. Делюк тяжело переживал гибель воина и человека, но война есть война, и она без жертв не бывает.

Ни на второй, ни на третий день погони не было, да и, видимо, смысла не имело предпринимать её, а потому люди Делюка спокойно вернулись на Святые сопки, где и похоронили Икси Тайбари как героя на высокой сопке рядом с Тарасом Микулом, и место это стало святым.

После трех дней отдыха и дележа трофеев упряжки воинов отправились каждая своей дорогой в свои далекие стойбища…

38

Делюк на своем стойбище появился в полнолунье Орлиного месяца[69]. Братья-близнецы его подросли, стали серьезнее и по-тундровому деловитее, мать и бабушка чуть постарели — стрелки морщин у глаз стали глубже и длиннее. Ябтане ждала ребенка. Этого, конечно, не было видно, но от глаз Делюка разве что-нибудь ускользнет? Он только взглянул на жену, а глаза его, как наяву, снова увидели брюхатую рыбину с головой Ябтане на стремнине реки Хыльчув. «Фу, живая нгытарма![70] — подумал он, чуть не крикнув. Но тут же вернулось к нему добродушие. — Так вот о ком ты говорила мне, чудо-рыба! За добрую весть спасибо! Живи себе на воле и расти своих деток!» Но вслух он этого не произнес. Делюк нежно поцеловал свою Ябтане в щеки, пощекотал кончиком носа её нос, тепло посмотрел в глаза, прижал её аккуратно прибранную голову к сердцу, почти не дыша, что-то ласковое хотел сказать (он подбирал самые лучшие, самые светлые слова), но с улицы донесся скрип полозьев и колкий треск суставов оленьих ног. Запоздало подняли лай собаки.

— Это ещё что? Кого это к нам вдруг принесло? — сказал он и вышел спокойно на улицу.

Два длинных аргиша только ещё подходили к стойбищу, а возле крайних саней стоял на своей нарте человек без тасмы и потому напоминал собой чум. Делюк не сразу узнал его, а когда подошел, всплеснул руками и от удивления хлопнул ими себя по подолу малицы.

— Хо! Сэхэро Егор! Что это ты надумал? — спросил он, всё ещё удивляясь.

— Удивлен? — сказал Сэхэро Егор и добавил, как бы оправдываясь: — Но я… не смог иначе! Как только вернулся к себе на стойбище, с каждым днем всё сильнее стал понимать, что торчать посреди тундры с одним только чумом невыносимо одиноко, и вот… решил к тебе перебраться. Пустишь ли в свое стойбище?

— Как не пущу? Вдвоем веселее! — обрадовался Делюк.

— И я так думаю, — улыбаясь широко, изрек Сэхэро Егор и стал выбирать место для чума.

— И мне после То-харада, людей, к которым привык, тяжко одному, — чистосердечно признался Делюк.

Когда длинные аргиши обогнули с обеих сторон указанное Сэхэро Егором место, женщины принялись за разбивку чума, а мужчины начали распрягать быков.

— Значит, решил ты жить со мной в одном стойбище? — улыбаясь лукаво, не без иронии спросил Делюк и добавил: — Прекрасно! Вся тундра, значит, за десять поверд в объезд нашего стойбища будет лететь?

Сэхаро Егора эти слова друга задели, он заметно побледнел, изменился в лице и сказал, сдерживая себя:

— Не думай, твоей тенью я не стану, за твоей спиной не буду прятаться, — и резко покачал головой: — Нет!

— Сразу и загорелся, — сказал Делюк, поняв, что виноват-то он сам, его язык, но слова уже сказаны! — И пошутить нельзя?

— Шутки с тобой!.. — бросил резко Сэхэро Егор, но запнулся. Он дышал тяжело, широко раздувая ноздри, спинка и кончик носа побелели слегка.

— Ну-ну! Что язык-то проглотил? Договаривай, — глядя мимо Егора, говорил неторопливо Делюк, по ещё мальчишеским его губам блуждала лукавая улыбка.

— Запою ещё какой-нибудь… тямдэ![71] — сказал уже спокойно Сэхэро Егор и тоже улыбнулся.

— Гм! Тямдэ!.. — повторил Делюк и сказал, захлебываясь от смеха: — Слышал-слышал, какие там легенды пошли по тундре: и всех жильцов То-харада, оказывается, одним только взглядом я усыпил, и русского шамана по-воробьиному чирикать заставил… Не смех ли! А? Где же у всех глаза? Все же видели, что этого не было!

— Смешно, но… такие сказки идут по тундре. Сам я слышал. И не один кто-то — все говорят, вся тундра говорит об этом! И даже дети! — явно настраиваясь на мирный лад, сказал, тоже усмехаясь, Сэхэро Егор.

— И пусть говорят! — согласился Делюк и, чтобы помочь поднять нюки и поднючья, они пошли к голому остову чума, который успели уже поставить женщины,

39