Метели ложатся у ног

— По трое стерегите каждого, глаз не спускайте с них. Ты, Егор, займись этим. — Делюк положил руку на плечо Сэхэро Егора. — Все остальные из нескольких маленьких разбейте скорее большой чум и раздуйте костер.

Большой, со сдвоенными шестами чум вырос моментально. Когда в чуме весело загудел костер, занесли Хэто Енголю, положили его на сухую мездру оленьей шкуры и начали раздевать.

Делюк взглянул на распухшую уже рану у основания ноги Хэто Енголи, пощупал её.

— Иэ-э-э! — простонал раненый.

— Сустав цел, — сказал Делюк и распорядился: — Забейте скорее оленя и подайте мне его спинное сухожилие.

— Э! Умер, что ли, он?! — крикнул испуганно Тюлесей.

Все видели, что Хэто Енголя растянулся неподвижно на мездре оленьей шкуры и вроде бы не дышит.

— Как это умер? Спит, — спокойно сказал Делюк. — Пусть поспит.

Когда принесли очищенные от мяса спинные сухожилия оленя, Делюк вытащил нож. Жало ножа он подержал в пламени костра, потом остудил нож, снова ощупал рану и вдоль волокон мышц сделал глубокий разрез до кости. Кончиком ножа он отбросил железный наконечник стрелы, очистил осторожно кровоточащую рану, облил её воспламеняющейся на огне прозрачной русской едой, сильно сжал пальцами рук разрез, плотно прижал сверху сырое сухожилие, которое тут же приклеилось к телу, и наложил повязку из широкого сыромятного ремня.

— Пусть ещё поспит, — сказал он, устало откидываясь назад. — Утром ему легче станет, а дня через два и вовсе здоровым человеком будет.

37

Подсинив снега, короткий световой день месяца Большой темноты промелькнул, будто и не был, и сразу же потемневшее небо снова наполнилось звездами. Запоздалый месяц, лениво выползал из-за края земли окровавленным шаром. Свет его был ещё слаб, а потому снега казались угольно-черными, люди по ним мельтешили расплывчатыми тенями. «Вот когда нападать-то!» — думали многие, но вслух никто не говорил этого. Но вот месяц поднялся на небосклон, накалившись постепенно до желтоватой белизны. Четко выделились черные тени застругов, земля стала чешуйчатой, как рыба, подернулась зеленоватой дымкой. Всё вокруг погрузилось в тишину.

— Что делать с Няруем и Туей? — подал голос Сэхэро Егор.

— В самом деле, что с ними делать? — подхватил Тюлесей.

— Отпустите и пусть идут пешком в свой То-харад, — после долгого молчания сказал Делюк. — Там, может, приветят их. А нас к их приходу, думаю, там уже не будет.

Люди молчали. Это означало единодушное одобрение.

— Быстро и без шума снимем наблюдателей с углов стены на башнях и стражу у входа, — снова донесся голос Делюка, деловой и приподнятый. — Главное — надо взять с ходу острог со стрельцами, не дать им взяться за оружие. С пищалями шутки плохи! Остальное дозволим огню. Забирайте меха, оружие, кожу и золото. Людей без надобности не убивать. Пусть уходят туда, откуда пришли! Там у них есть свои земли! Кто идёт с разбоем, подкупом и обманом, не место тем на нашей земле! Не нужна нам чужая земля, но и своей не позволим топтать и поганить! Покорность и унижения — не наш, ненцев, удел! Спалим осиное гнездо слуг ненасытного царя!

— Спалим То-харад!

— Спалим гнездо хэбов! — донеслись отовсюду гневные крики.

Толпа долго ещё волновалась и гудела, нагнетая воинственные страсти. Надо было настроиться на бой с противником сильным, грозным, обученным специально для усмирения воинственных туземцев, от которых царская казна получала немалые даровые барыши. Но вот упряжки сорвались с места и в морозном воздухе превратились в огромное облако пара. Шумная масса людей на ходу делилась на отдельные кучки по тридцать упряжек и разворачивалась веером. Впереди на большой скорости мчались вместе с Делюком и люди Тюлесея. Как ни в чём не бывало с ними ехали и все трое раненых. Менять тактику и разрабатывать новый план теперь уже было поздно. Встречный порывистый ветер был на руку налетчикам: шум трех с лишним тысяч упряжек не может быть услышан раньше, чем воины Делюка ворвутся в городок. Так всё и получилось.

Упряжки Тюлесея и ещё трех его людей точно из-под земли выросли под ближней дозорной вышкой городской стены. Пока стрелец в огромной овечьей шубе заворочался, чтобы дать предупредительный выстрел, молнией взметнулся тынзей, брошенный верной рукой Тюлесея, и вот уже сдавленный петлей тынзея по локтям стрелец лежал на снегу с наружной стороны стены возле ног четырех разведчиков. «Будут угрожать или выхода иного не будет — колите копьем, бейте стрелой! — будто снова услышал Тюлесей слова Делюка, брошенные на льду озера под невысоким берегом вдогонку перед самым налетом на дозорных. — Отнимайте оружие, и вяжите стрельцам руки и ноги».

С башни и со стороны главных ворот городка донеслись хлопки выстрелов и угасли в душераздирающем крике. Молниями летали над землей горящие стрелы, и кое-где поднимался дым, белый сверху, черный снизу. Таким его делала набравшая уже блеск луна. Люди и упряжки носились в огненном кольце подожженной стены между утонувшими в сугробах домами, которые один за другим занимались огнем и окутывались дымом.

Тюлесей со своими воинами ворвался в гущу пылающих домов.