Метелица

Он сплюнул в сердцах и скользнул к хлеву. Ощупал тяжелый висячий замок, подсунул под клямку ломик и потянул на себя, определяя, насквозь вбит пробой или нет? Пробой подался, скрипнув при этом, как журавль колодезный. Значит, надо срывать одним махом. Захар обмотал мешковиной ломик, замок вместе с клямкой, сильным рывком выхватил пробой из лесины и притих, переводя дыхание. Выждав минуту-другую и не заметив ничего подозрительного, он просунулся в хлев и закрыл за собой дверь.

В хлеве было душно. Услышав человека, приглушенно и доверчиво захрюкал кабанчик, зашевелились кролики в клетках. Все так знакомо, привычно и обыденно. Захар успокоился и почувствовал пошатнувшуюся было уверенность в себе. Перегнулся в закуток, ласково почесал кабанчика за ухом, скинул крючок, чтобы распахнуть дверцу, но остановился. А не прихватить ли пару кролей? Такая мысль понравилась Захару, и он шагнул в другой угол хлева, как слепой, протянув вперед руки, чтобы не расшибить лоб. Долго возился, на ощупь отыскивая задвижку, но, так и не найдя, сорвал крышку с клетки и запустил туда руку. Кроли шарахнулись по сторонам, ускользая из-под пальцев, как рыба в садке, несколько раз больно царапнули руку, пока он ухватил одного из них за уши.

Когда он опустил в мешок третьего кроля, то услышал, что кабанчик выбрался из своего закутка, оставленного не запертым, и возится у дверей, пытаясь выбежать во двор. Захар оставил мешок с барахтающимися кроликами и кинулся к двери. Кабанчик взвизгнул и отскочил в сторону. Обругав себя последними словами, Захар принялся ловить кабанчика, прицокивая языком и определяя на слух, где тот притаился В это время кроли выбежали из мешка. Кабанчик завизжал, видно наткнувшись на одного из них, и заметался из угла в угол. Надо было притихнуть на время, дать кабанчику успокоиться, но эти кроли словно ошалели — носились по хлеву то ли с перепугу, то ли почуяли волю после долгого сидения в клетке, но унять их не было никакой возможности. Гоняться за кабанчиком нельзя — поднимет шум — и выжидать не было времени.

Захар уже готов был уйти ни с чем, но самолюбие взяло верх над рассудком. Какого черта уходить? Время еще есть, опасности никакой, что-нибудь придумает. Пожадничал, соблазнился этими несчастными кролями, теперь жди, когда они утихомирятся. Он присел у дверей и стал прислушиваться к тревожному хрюканью кабанчика.

«Чертовы кроли! — злился Захар. — Верно говорил Сенька: вора губит жадность, сомнение и самоуверенность. И безмерная смелость — гибель, и трусость — гибель, нужны спокойствие и трезвый расчет. Вот тебе и расчет, на облезлые шкурки позарился. Теперь гоняйся… А если выпустить?» Он обрадовался такой мысли и слегка приоткрыл дверь.

Кроли заметили выход и один за другим юркнули во двор. Захар свернул мешок, подобрал ломик, вытянул из-за пояса щипцы и зацокал языком, подзывая кабанчика. Перепуганный кабанчик не подходил.

«Ничего, на улицу захочешь выйти. Тут я тебя, на выходе, и приглажу», — решил Захар и попятился из хлева.

— Стой, бандюга!

Словно кнутом, стегнул Захара этот хриплый окрик. От неожиданности он оцепенел на секунду, но в следующее мгновение рванул настежь дверь хлева, выбив ею из рук деда Евдокима старенькое ружье, и кинулся к огородам.

— Никак, Захар… — услышал он вдогонку растерянный дедов голос.

«Признал! — подумал Захар панически и остановился у плетня, чувствуя, как руки и ноги его расслабились, стали вялыми, непослушными. — Чего ж теперь бежать? Признал, старая развалина!» Он скрипнул зубами с досады и подался обратно к хлеву.

Дед Евдоким уже оправился от удара и стоял посередине двора, держа на взводе ружье.

— Што ж ты, гадина, делаешь! — сказал дед с укором. — Што ж ты делаешь-то!

— Не шуми, Тихонович, — заговорил Захар заискивающим голосом, в то же время соображая, заряжено ружье или нет. — Бес попутал, прости христа ради!

— Стой! — насторожился дед. — Пальну!

Захар остановился. «Старый пес, зарядил-таки».

— Да я так, я ничего… Послухай, Тихонович, проси сколько хочешь. Какой тебе резон садить меня? До смерти обеспечу, у меня есть. Ну?

— Награбленным откупаешься? Не надо мне ничего от тебя. Ну-ка, шагай в хлев!

«Не отпустит, — подумал Захар, все сильнее ощущая холодок стального ломика под мышкой. — Не сговорюсь».

— Ну, посадишь ты меня, какая польза? Тебе и хуже.

— Это чего? — не понял дед.

— А того, что кинул ты свой пост, ушел с работы. По нынешним временам — это преступление. Я сяду, так и тебя не помилуют. Не колхозное ведь добро спасаешь, а? Пораскинь-ка мозгами.

Дед Евдоким задумался, даже ружье опустил.

— Верное дело, Тихонович, — напирал Захар. — Сколько хочешь? Отдам все и по гроб благодарить буду.

— Ты мне зубы не заговаривай. Ушел, значит, надо было. Давай-ка…

Договорить дед Евдоким не успел. Пинком страшной силы Захар выбил из его рук ружье, выхватил из-под мышки ломик и опустил на голову деда. Хрустнул расколотый надвое череп, и дед Евдоким беззвучно осунулся на землю.

Захар наклонился над ним и выдохнул с облегчением:

— Готов…

Он взял деда за ноги, оттянул к стенке хлева и кинулся на огороды.