Метеоры

С высоты своего наблюдательного пункта, Фэй-Чан-фан увидел, как простой торговец вечером после закрытия рынка стал вдруг маленьким-маленьким, совсем крошечным и вошел в самую маленькую калебасу. Он очень удивился и на следующий день пришел к нему, принеся с собой мясо и вино, трижды его приветствовал. Поняв, что хитрить не имеет смысла, он признался в том, с каким удивлением он наблюдал за этой странной метаморфозой, позволяющей ему каждый вечер исчезать в самой маленькой калебасе.

— Ты хорошо сделал, что пришел сегодня вечером, — отвечал старик. Так как завтра меня уже здесь не будет. Я — дух. Я совершил ошибку, по мнению моих сотоварищей, и был приговорен к тому, чтобы целый сезон днем оставаться в теле простого рыночного торговца. Уже этой ночью я смогу отдохнуть в более достойном месте. Этот день — последний день моего изгнания. Хочешь пойти со мной?

Фэй-Чан-фан согласился. Дух тотчас же прикоснулся к его плечу, и он почувствовал, что стал маленьким, как мошка, старик и сам стал таким же крошечным. После этого они вошли в калебасу.

А внутри их ждал цветущий яшмовый сад. Серебряные журавли бродили по ляпис-лазурному пруду, окруженному коралловыми деревьями. В небе вместо луны висела жемчужина, алмаз замещал солнце, золотая пыль — звезды. В глубине сада был перламутровый грот. Там висели молочные сталактиты, с которых капала жидкая квинтэссенция. Дух предложил Фэй-Чан-фану пососать эти сосцы грота потому что, сказал он, с точки зрения древнего сада ты не более как дитя, а это молоко подарит тебе долгую жизнь.

Но самое ценное поучение, которое он ему дал, заключалось в таком предписании: обладание миром начинается с концентрации субъекта, а кончается концентрацией объекта.

Вот почему сад дзен логически восходит к саду в миниатюре.

Поль

Урс оставил одиннадцать портретов Жана. Отец Кумико, испуганный моим визитом и моим розыскным пылом, спрятал за ширмой эту, открывающую столько тайн, коллекцию. Кумико разложила их в магазине полукругом вокруг меня. Я начал понимать, что произошло. Я спросил у Кумико: «Где Урс?» Она мне ответила с маленьким сдержанным смешком, которым японцы дают понять, что извиняют бестактность.

— Урс? Уехал!

— Уехал? С Жаном?

— После Жана.

— Куда?

Она сделала неопределенный жест.

— Туда. На запад. В Америку, может быть. В Германию.

Урс по происхождению берлинец, хотя и встретился с ней в Мюнхене. Я пытался найти намек в картине, которая по своему наивному местному стилю выдавала свою принадлежность к первому японскому периоду Крауса. Она изображала водное пространство, которое бороздило множество различных судов. Справа и слева на обоих берегах были изображены два ребенка, сидящие лицом друг к другу, с раздвинутыми ногами. Лица их скрыты биноклями, которые они наводят друг на друга. Я вздрогнул, вспомнив эпизод из нашего детства, когда нас снимали на пленку для рекламы биноклей.

— Кумико, кто эти дети?

Беспомощный жест.

— Но вода — это Тихий океан. А левый берег — судя по портовым сооружениям — без сомнения, Йокогама, а правый берег, где деревья на пляже, это — Ванкувер.

— Ванкувер или Сан-Франциско?

— Ванкувер, это же знаменитый парк Стенли. Большие клены подходят к самой воде. Для японцев, Ванкувер — порт Запада.

Это правда. Миграционные потоки всего человечества были некогда ориентированы с востока на запад — в подражание бегу солнца, — а японцы за последние двадцать пять лет изменили направление миграции. Отказавшись от вылазок в сторону Кореи, Китая и России, они обратились к Тихому океану и Новому Свету, сначала как воины, а теперь как коммерсанты. Это подходит моему братцу-кардажнику! Жан в Ванкувере? Почему бы и нет? Знаменитый, но мало кем виденный город, это вполне в духе Жана. Но почему Урс Краус уехал вслед за ним?