Я посмотрел на молодого человека — он, казалось, пришел в себя после страшной раны, нанесенной ему письмом от отца, и все же в нем появились новая печаль и серьезность.
Барак согласно кивнул:
— Божья кровь, Никки, ты быстро осваиваешь политику! Если только не ловишь шанс посмотреть на прекрасных леди в Хэмптон-Корте, — добавил он затем насмешливо.
Овертон серьезно ответил:
— Клянусь, после того, что случилось с мастером Шардлейком, у меня ни малейшего желания ступать в королевский дворец!
— Спасибо, Николас, — сказал я.
По крайней мере, в конторе еще оставалась преданность, и я немного воспрянул духом.
— А что было в Совете? — спросил Барак.
Я рассказал своим сотрудникам о моем появлении там, о неожиданной помощи Рича и о предательстве Мартина, а закончил рассказ встречей с Роулендом и уныло спросил:
— У кого-нибудь из вас не завалялось ненужной золотой цепи?
— Роуленд — говнюк, — сказал Джек. — Как он облапошил Билкнапа — мне чуть ли не стало жаль старого негодяя! — Он посмотрел на Николаса: — Если собираешься сделать карьеру в юридической сфере, главное — не стань похожим на одного из них.
Овертон не ответил. Я внимательно следил за ним. Что он станет делать, когда через несколько месяцев его обучение у меня закончится? Убежит без оглядки, если хватит мудрости? Но мне не хотелось, чтобы он убежал.
— Значит, вы по-прежнему идете на празднества? — спросил Барак. — Мы с Тамасин завтра собираемся посмотреть на прибытие адмирала в Гринвич. Ей очень хочется.
— Мне бы тоже хотелось это увидеть, — сказал Николас.
— А по мне, так скорее бы это закончилось. Я должен присутствовать на трех церемониях. — Я взглянул на него: — Попытайся во что бы то ни стало доставить записку, которую я сейчас напишу. Теперь можно устроить встречу Броккета со Стайсом в том доме и схватить Стайса. Тогда мы сможем выяснить точно, чем занимался Рич.
Джек поднял брови:
— Каким образом? Он так легко не выдаст своего хозяина. Он не юнец, связавшийся с безумными анабаптистами, как Милдмор или Лиман.
— Это я оставлю лорду Парру, — мрачно ответил я.
Барак покосился на меня:
— Совершенно согласен. Но это несколько жестоко с вашей стороны, вам не кажется?
— С меня довольно.
— Что же затевает Рич? Мы все думали, что он сменил линию поведения, когда охота на еретиков закончилась и пропала книга Анны Эскью. Что он помогает вам. Но ведь это он при помощи Стайса и Броккета донес, что вы сжигали книги.
— Ричу никогда нельзя доверять. Но ты прав, я тоже не могу понять, зачем ему было доносить в Совет, что я сжег книги. Это рискованно: ведь я мог разболтать правду про Анну Эскью.
— Рич всегда улавливает дуновения политического ветра, верно?
— Да. Он начинал как человек Кромвеля.
— А что, если это был двойной блеф? Рич включил это дело в повестку дня Совета вместе с жалобой миссис Слэннинг, так как знал, что ваше сжигание книг не было противозаконным, а обвинения Слэннинг — полный бред?
— Зачем ему это делать? — спросил Николас.
— Затем, чтобы вместе с течением повернуть в сторону реформаторов! — возбужденно объяснил Барак. — Все это представление могло быть направлено на то, чтобы показать его переход на сторону лорда Хартфорда и брата королевы.
— Это кажется слишком непорядочным, чтобы поверить, — с сомнением проговорил Овертон.
— Для этих царедворцев ничто не бывает слишком непорядочно, — решительно ответил я. — Но закавыка в том, что Рич ничего не знал про дело Слэннинг. Он не знал, что Изабель не представит никаких доказательств и останется в дураках, как она и осталась. И потом, он казался искренне обеспокоенным. — Я вздохнул. — Только лорд Парр сможет в этом разобраться. И ему нужно обо всем узнать.
— Брат королевы ему расскажет, — сказал Джек.
— Не всё.
— А какую роль играет во всем этом государственный секретарь Пэджет? — поинтересовался Николас. — Говорят, он самый близкий советник короля.
— Нет, он самый близкий
— Но он наверняка должен заглядывать в будущее — когда король… ну, когда он умрет.
— Хорошо замечено, — согласился Барак. — Он будет блюсти свои интересы и, несомненно, запрыгнет в ту партию, которая вероятнее всего победит.
— Он такой же, как и все они, — проворчал я. — Ничего ни для кого не сделает. И бедолаги вроде меня — просто пешки, они полезны в игре, но ими легко жертвуют. А теперь, Ник, принарядись немного, пока я напишу письмо.