Мэтью Стовер Кейн Черный Нож, или Акт искупления (часть I)

Я дергаюсь вперед, он отшатывается, и я громко смеюсь.

- Начнем, Фидо. [3] - Я маню его пустыми руками. - Пусть заиграет гребаный оркестр.

Он делает пробный выпад. Я отступаю. Он целит в голову, я пригибаюсь. Его глаза круглые как тарелки и желтые как моча, и готов поставить в заклад левый орешек, что не наблюдай за нами весь его поганый род, он уже сбежал бы, брызгая коричневым на каждом шагу.

Грудь гориллы вздымается, словно он не может вдохнуть...

А потом он встряхивает бивнями, голова ровнее садится на плечи. Мышцы вздуваются на костяном выступе, венчающем голову. Он рычит нечто совсем не похожее на слова.

Вернул присутствие духа.

Огриллон начинает кружить: три с лишним сотни фунтов разумного хищника, выследившего добычу. Наконечник неспешно чертит ленивые петли, целясь в бесконечность.

Идиоты, претендующие на знание боевых искусств, иногда несут чушь типа "при прочих равных, преимущество в более длинном клинке" или "при прочих равных, побеждает ударивший первым". Лично я предпочитаю такое: "при прочих равных большой человек побьет маленького".

Знаете, что делает их идиотами? Погодите. Сейчас покажу.

Он наконец решился: кряхтит как носорог и делает полный выпад, целя копьищем мне в пах, в крестец. Я отбиваю древко в сторону, раздается лязг, а его глаза расширяются, видя выскочивший из рукава клинок.

Прежде чем он получает малейший шанс додуматься, что произошло, я прокручиваюсь к нему вдоль древка, левая рука хватается за нижний бивень, тогда как правая перехватывает нож, и когда он инстинктивно дергается, освобождая бивень, это самое движение открывает передо мной загривок. Вот куда я вонзаю нож.

В клинке лишь семь дюймов. Острие даже не показывается из пасти.

Поняли?

"Прочих равных" не бывает.

Его тело содрогается: единый великаний спазм, вырывающий нож из моей руки и заставляющий его самого пасть, будто поражен молнией. Голова трескается затылком о почву. Челюсти раззявлены, являя добавочный язык, окровавленную сталь.

Желтые глаза вцепляются в мои со скорбным собачьим недоумением, словно мы заключили сделку, словно мы начали общий бизнес с условием, что я помру, а он будет жить, и теперь он не может понять, как я его обдурил. Щенячье удивление плещется в глазницах, пока поднятая дергающимися ногами пыль не покрывает их, удаляя иллюзию жизни.

Вау.

Точно: вау!

Раздери меня, если мне реально не нужно отлить.

Я озираюсь. Черные Ножи повсюду. Стоят. Пялятся. Безмолвные, словно деревья.

Это так же здорово, как трахаться голым у всех на виду. Как убивать.

Ага.

Точно: ага!

А теперь выход на бис.

- Видите меня, сосунки? - Десять лет ки-йя дали мне голос, способный проминать стальные доспехи. - Кто-то не ВИДЕЛ, что здесь произошло? Кому-то нужно ОБЪЯСНЯТЬ?

Они стоят. Смотрят. Шепотки становятся бурчанием, а бурчание тихим громом.

- Это... - Я провожу рукой, чуть обернувшись назад, к вертикальному городу, - МОЕ. Проваливайте к любым чертям, но не ходите СЮДА.

Некая перемена веса, общее шевеление, будто в лесу пред бурей. Не могу сказать, что дела здесь закончены.

- Для вас здесь будет АД! ВЫ СЛЫШИТЕ? ПОНИМАЕТЕ? Здесь вас ждет БОЛЬ. Ждет СМЕРТЬ!

Я указываю на труп Парня-с-Копьем. - Он умер ЛЕГКО. Вы будете умирать ТЯЖЕЛО. Будете умирать ВОПЯ. Ваши сучки ЗАВОЮТ. Ваши щенки будут ГОЛОДАТЬ.

- Я заставлю вас СОЖРАТЬ СОБСТВЕННОЕ БУДУЩЕЕ!

Однако они лишь заколебались. Громоподобное бурчание обретает ритм: растет и опадает, и снова растет, словно прибой перед тайфуном в разгар прилива.

А поняли они хоть одно слово из всего сказанного?

Я смотрю в мертвые глаза в пыли у ног, думаю о хищных охотниках, сбивающихся в стаи...

И начинаю хихикать. Я вроде бы пометил территорию. Верно?

И тогда, прежде чем повернуться спиной к массе воинов рода Черных Ножей, прежде чем пройти бесконечные тридцать ярдов до засады в развалинах ворот, даже прежде чем задуматься: сколько ударов этого говенного тайфуна выдержу я и все мы... я развязываю веревочку, приспускаю штаны и вытягиваю член.

Мочусь на труп Парня-с-Копьем.

Ааах, дерьмо. Сукин сын.

Сначала надо было подобрать нож.

Благочестивый Лорд

Свет нащупал меня на чем-то мягком, но с узлами под боком и под головой: может быть, это был фигурный диван.

Я понял, что способен открыть глаза.

Тупой взгляд уперся в штукатуренный потолок, не так давно окрашенный в оттенки слоновой кости, и кто-то обхаживал его перьевой щеткой каждый день: в глубоких вырезах барельефов не было и намека на пыль. Пауки, должно быть, помирают здесь от одиночества.

Я попытался сесть, кишки взбунтовались и не дали подняться. Не боль, лишь слабость: я словно тренировался дольше, чем вынесут мышцы. Недавно.

Никаких бинтов. Никакой крови.

Кто-то одел меня в простую льняную тунику и штаны. Рука немного дрожала, пока я поднимал край туники и опускал голову, чтоб узреть четыре звездочки розовых рубцов, уютно устроившихся на давнем бугристом шраме - его оставил один рыцарь-телохранитель из Анханы, вонзивший широкий меч мне в брюхо. Пятнадцать лет тому назад.