Метла Маргариты. Ключи к роману Булгакова

Согласитесь, что возникшая при этом параллель с образом «бывшего регента» Коровьева-Фагота, выдававшего себя за переводчика при не нуждающемся ни в каком переводе Воланде, выглядит более чем неожиданной. Действительно, что может быть общего между «проклятым кривлякой» в романе и деликатнейшим Качаловым? С другой стороны, девятая глава романа («Коровьевские штуки») свидетельствует, что «наглый гаер» играл такую роль только на людях:

«Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся низкий голос:

– Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил?

– Мессир, вам стоит это приказать!.. – отозвался откуда-то Коровьев, но не дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом. И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку».

Но сам роман такой – в нем все неожиданно… Василий Иванович Качалов регентом никогда не был. Но на этом вопрос не закрывается. Оказалось, что Василий Иванович Шверубович, по сцене – Качалов, был сыном священника православной церкви в Вильно. В своей «краткой автобиографии» он вспоминал, что в детстве пел в клиросе церкви святого Николая (!), был пленен оперными эффектами известного в то время баритона Брыкина, под впечатлением от исполнения которым партии Демона облачался дома в рясу отца (прошу отметить этот факт) и «орал на всю квартиру: „Проклятый мир!.. Я тот, кого никто не любит и все живущее клянет“». В романе слова «скалы мой приют» звучат в телефонной трубке при звонке в квартиру № 50; включение этого эпизода в фабулу можно рассматривать, помимо намека на посещение Шаляпиным «квартиры № 20», и как стремление вызвать ассоциацию с Качаловым. Кстати, в редакции, датируемой 1931 годом, слова «черные скалы мой покой» вложены именно в уста Фагота[383].

Ряса в сочетании с образом демона… Шутка…

Еще одна ассоциация, на этот раз с клетчатым пиджаком Коровьева и его пенсне, возникает при чтении того места в «Краткой автобиографии», где Качалов описывает свое превращение из студента в провинциального актера: «Я срезал с моей студенческой тужурки голубые петлицы, превратив, таким образом, студенческую тужурку в нечто вроде серого пиджака, и приобрел серые в широкую клетку брюки. Вместо очков появилось пенсне на широкой черной ленте».

Что касается пенсне и монокля, то известно немало портретов Качалова, где фигурируют эти «коровьевские» атрибуты. Правда, у тех, что носил Коровьев, были треснувшие стекла… Ассоциацию с ними как элементами актерского реквизита вызывает знаменитая качаловская рваная перчатка, которую он то и дело снимал и натягивал на грязные руки, играя Барона в горьковской пьесе «На дне». Интересно, что во второй полной редакции романа фигурирует именно такая перчатка, только не у Коровьева, а у Варенухи, у которого «в столе вообще ничего нету, кроме перчатки с отрезанным пальцем»[384]. Описывая «развинченную фатоватую походку, каркающее грассирование, иронически-презрительные тягучие интонации» Барона в его исполнении (здесь просматривается очевидное сходство с манерничаньем Коровьева), В. Я. Виленкин приводит такие слова Горького: «Я и не подозревал, что написал такую чудную роль. Качалов ее выдвинул и развил и объяснил великолепно».

Небезынтересным является и то, что как В. Я. Виленкин, так и сам В. И. Качалов бывали гостями в доме Булгакова как раз в то время, когда создавался роман, не говоря уже о том, что сам автор романа во время работы в МХАТ имел непосредственный доступ не только к артистам, но и к легендам о них, равно как и к собственным их «кратким автобиографиям».

К тому же, Коровьев – Качалов?.. То, что это созвучие, в котором фамилия Качалова является сценическим псевдонимом В. И. Шверубовича, носит преднамеренный характер, подтверждает текст второй полной рукописной редакции романа, где о фамилии «Коровьев» устами Воланда открыто говорится как о псевдониме: «Ну, „Коровьев“ – это не что иное, как псевдоним, вы сами понимаете»[385].

Но если «Коровьев», как и «Качалов», – псевдоним, то остается сравнить «подлинное» имя гаера – Фагот с подлинной фамилией народного артиста СССР.

Корень фамилии Шверубович означает в немецком языке низкий тон, все тяжелое, низкое. В английском, французском и итальянском русскому слову «фагот» соответствуют бассун, бассон, бассонэ, восходящие к единой корневой основе «бассо» – низкий.

Итак: Фагот – Шверубович (Качалов)?.. Кстати: куда бежали Коровьев с Бегемотом после учиненного погрома в Торгсине? – «И вдруг – трах, трах! – подхватил Коровьев. – Выстрелы! Обезумев от страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, преследователи за нами, мы кинулись к Тимирязеву!».

К памятнику К. А. Тимирязеву… Правильно, там начинается улица Качалова.