Метла системы

– Ты же только что была в душе, – Ля-Ваш усмехнулся. – Ты дерганая развалина, сестрица. Не будь такой дерганой. Вот. Быстро поцелуй псису. – Антихрист протянул косяк, который, видела Линор, с одной стороны сгорал куда быстрее, чем с другой.

– Не хочу я ничего, – сказала Линор. Мельком глянула на солнце, по-килроевски [120] залипшее на крыше спортзала. – Как насчет взять и спонтанно прервать этот отрезок разговора, а, Камешек? Потому что, если бы я, например, попросила тебя помочь мне разобраться с этой предполагаемой проблемой «зло-и-реальность против рассказывания», ты бы, само собой разумеется, стал мне что-то рассказывать, что привело бы нас к…

– Не называй меня Камешком, – сказал Ля-Ваш. – Называй Ля-Вашем или Антихристом, но никаких больше Камешков.

– Тебе норм Антихрист, самая, не могу не сказать, настораживающая кличка, которую я когда-либо слышала? Но тебе не норм Камешек?

– Камешками зовут всех подряд, – сказал Антихрист. Вновь отплюнулся белым. – Каждый наш родственник с мужскими гениталиями – Камешек. Камешек напоминает мне, что я, вероятно, всего лишь часть машины, частью которой быть не желаю. Камешек напоминает мне о сильно досаждающих ожиданиях. Камешек напоминает мне о папе. Как Камешек я более-менее дедуцируем…

– Что?

– …А вот как Антихрист я просто существую, – сказал Антихрист, вальяжно помахав косяком красно-черному горизонту. – У меня как у Антихриста есть фишка, и восхитительно ясно, где заканчиваю я и другие начинают, и никто не ждет, что я буду чем-то, кроме того, что я есть, то бишь безнадежным, бесконечным рабом, заботящимся о своей ноге. А еще я тебе типа помог, я думаю, если ты потрудилась заметить. – Антихрист пальцем увлажнил кончик косяка, сгоравшего слишком быстро, чтобы тот горел помедленней.

Линор смотрела не на брата, а на тени спортзала, двигавшиеся по площадкам с заметной для наблюдателя скоростью. Тень от другой секции спортзала уже взбиралась по западному краю холма, справа от Линор и Ля-Ваша.

– Ты ненавидишь папу? – спросила Линор. – Ты думаешь, что ненавидишь папу?

– Ну, теперь, когда я вижу, насколько ты есть ты… – Антихрист шутливо сделал вид, что бьет Линор по руке, – я не могу говорить за тебя, только за себя, независимо от того, что я мог бы сказать о тебе. Ферштейн?

– Херштейн.

– Я не ненавижу папу, – сказал Антихрист. – Просто папа меня тысячелетне измождает. Я нахожу папу изнурительным. Культя болит, кошмарно, когда я рядом с папой.

Линор прижала колено к груди.

– Кто ненавидит папу – так это мама, – продолжал Ля-Ваш, – или, если точнее, она бы его ненавидела, будь она мамой. Женщина, которую я видел месяц назад, не напоминает нашу маму вообще ни разу. Джона Леннона – да. Маму вообще – нет.

– Ты скучаешь по нашей маме.

– Я скучаю по маме вообще. Наша мама там, где она есть, практически всю мою жизнь. Ее начало – так уж точно. Вся моя жизнь в какой-то мере – причина, почему она там, да? Хотя я помню год, когда мне стукнуло девять. А потом папа и мисс Злокач отправили ее обратно.

– Ну, она опять пыталась вскарабкаться. Нельзя, чтобы кто-то постоянно пытался вскарабкаться на стену твоего дома.

Ля-Ваш ничего не сказал.

– Но очень жаль, что ты не смог узнать ее по-настоящему. Я думала, она хороший человек. Реально хороший. – Линор сместила голову, чтобы площадки замерцали в полумраке.

– Я просто чувствую общность, ну и всё, наверное, – сказал Ля-Ваш. – Нет, конечно, чувствую. Мамину голову и мою ногу отняли в одном и том же танцевальном происшествии, в конце концов. У меня хотя бы осталась фишка. У мамы фишки нет. – Он взял этикетку со скользящим человечком с Линориной ноги, где бумажка лежала близ кружевной каймы белого платья. – Здесь любопытно то, что кажется, будто этот чувак карабкается вверх дробь скользит вниз типа по песчаной дюне. Видишь, как утопла ступня? А этот типа кактус? Чую, подразумевается Пустыня, Линор. Пища для размышлений, как по мне, – каламбур ненамеренный.

– Но раз ступня утопла в песке, значит, мы точно знаем, что он карабкается, а не скользит, – сказала Линор, взяв рисунок. – Если б он скользил, был бы виден след по всему пути с са́мой вершины.

Ля-Ваш глянул на этикетку и пощупал красный подбородок.

– Но если он карабкается, мы должны наблюдать его следы, ведущие вверх, внизу, в песке, а их нет.

– Хм-м-м.

– Кажется, Бабуля напортачила, если, конечно, чувака не сбросили с вертолета в этой самой позе; до этой возможности доктор В. так и не додумался. Наверное, в его время не было вертолетов. Технический прогресс влияет на трактовку в конечном итоге, нет?

– Хм-м-м.

Антихрист вернул рисунок Линор.

– Влад Колосажатель правда заговорил?

– Жаль, ты его не слышишь. Его словарный запас вдобавок все ужаснее, за последнюю неделю так точно, хотя я пару дней не была дома. – Линор смотрела на рисунок, на профиль человечка с улыбкой до ушей, вроде с тенью, если, конечно, это не просто песок.

– Что он говорит?

– К сожалению, в основном страшно матерится, потому что он все время рядом с Кэнди.

Антихрист охнул.

– Меня всего покалывает. Нога может взять и отстегнуться.