Эяль Шрапштейн выключил записывающее устройство. Затем взглянул на Илану Лим и Авраама Авраама, сидящих в его кабинете, и на его лице засияла победоносная улыбка. Авраам держал в руке белый бумажный стаканчик с черным кофе. С тех пор, как сутками ранее вошел в участок, он проглотил семь или восемь таких порций. Илана в это время допила свой кофе. Все они провели ночь без сна.
– Ну и всё. Это было час назад, – сказал Шрапштейн. – Он это сделал, этот шизик. Остается лишь подождать.
И они ждали.
Все началось за день до этого, в тот миг, когда этот шизик, как назвал его Эяль, постучался в дверь его кабинета. На Зееве Авни были черные брюки и голубая, застегнутая на все пуговицы рубашка, будто он прифрантился ради какого-то торжественного заседания. Только потом Авраам Авраам подумал, что его одежки малость смахивают на полицейскую форму. Инспектор был уверен, что этот учителишка хочет поговорить с ним о чем-то другом. Как он и сказал, когда позвонил ему в Брюссель. Это соответствовало его натуре или, по крайней мере, тому, как Авраам ее себе представлял. По телефону из Брюсселя он сказал Авни, что в данный момент занимается исключительно расследованием исчезновения Офера, но учитель уперся, говоря, что обязан с ним встретиться. Может, он хотел поговорить о себе. Или боялся, что кто-то из учеников подсел на наркоту.
И тут Зеев рассказал ему о своем звонке в полицию. Он говорил об этом в цветистых выражениях, будто излагал новости по телевизору. Авраам Авраам вышел из кабинета, чтобы проинформировать Илану и проверить, когда точно поступил тот звонок и что было сказано – хотя он этого и не забывал. Звонок был в день его рождения, и ему доложили о нем, когда он был у родителей, в последний раз, когда он к ним заходил.
– О чем это, по-твоему, говорит? – спросила Илана, и Авраам уверенно ответил:
– Что я был прав. Что мое чутье меня не подвело. Что учитель связан с этим делом гораздо сильнее, чем он втирал нам до сих пор.
Инспектор опасался того, что может обнаружиться в процессе расследования, но тут почувствовал взлет настроения. Он был прав. Это дело вернулось к нему, и оно не затрагивает родителей Офера.
– Что ты собираешься с ним сделать? – поинтересовалась Лим.
– Еще не знаю. Продолжу допрос… И потом, думаю, стоит его задержать – для начала, за создание помех в ведении дела. Стоит выдать ордер на обыск его квартиры и проверку компьютера. Возможно, у него в школе есть свой кабинет. Я это проверю.
Тут Авраам вспомнил, что оставил учителя в своем кабинете, не отобрав у него мобильник.
– Ставь меня в известность, как продвигаешься и нужна ли тебе помощь, – сказала Илана.
Когда инспектор снова вошел в кабинет, Авни стоял у полок на стене и разглядывал картонные папки. Учитель удивленно повернулся к нему. Папки с делом Офера там не было – Авраам Авраам накануне забрал ее домой, а утром положил в ящик стола.
Полицейский включил диктофон и попросил Зеева снова сделать свое признание.
Каковы были его предположения на этой стадии расследования? Он старался не давать надеждам обгонять информацию, которая вдруг пришла к нему, – но как совладать с собой после двух с половиной недель пустых поисков и бесконечных мелких провалов, сопровождаемых ощущением, что дело ускользает у него из рук, и со все возрастающим страхом за судьбу Офера! Необходимо было допросить Авни, не делая поспешных выводов. Следователям положено быть готовыми к любому повороту событий, но Авраам верил, что его пальцы наконец ухватились за кончик нити, и это было сильнее инспектора. Помог ли Авни Оферу где-то спрятаться? Это вариант номер один. Вариант второй – более пугающий… Полицейский смотрел на сидящего напротив него учителя, изучал его комплекцию и глаза – и все еще не мог прийти ни к какому выводу.
Допрос учителя принимал самые разные обороты, крутясь и вертясь так, чтобы вытряхнуть из него информацию и подорвать его самообладание. Авраам попробовал застать его врасплох, спросив про ранец Офера, и припугнуть короткими прямыми расспросами про семью. Но ему показалось, что запугивать Авни не стоит. Лучше создать ощущение, что его ценят и понимают. Без всякой предварительной подготовки он спросил учителя, не кажется ли ему, что Офер его любит, и почувствовал, что Зеев клюнул на эту приманку. Потом инспектор стал вбивать ему в голову, что это Офер потребовал прекратить частные уроки, и почувствовал, что Авни продолжает терять уверенность в себе, что он готов расколоться и рассказать нечто, что рассказывать не собирался. Полицейский уже предвкушал победу, почти уверовав в собственную интуицию, – вот-вот он докажет, что это Шрапштейн с Иланой просчитались, а он прав… Как вдруг Зеев рассказал ему про письма. Аврааму потребовалось время, чтобы прийти в себя после этого.
Он снова вышел из кабинета, позвонил Маалюлю и спросил, слышал ли тот про анонимные письма, посланные родителям Офера в те дни, что он был в Брюсселе. Элиягу ничего не знал.
– Ты о чем? – спросил он. – Что за письма?