Метод Нострадамуса

Мучимый тревожными мыслями, Андрей Андреевич все ускорял шаг, так что под конец дороги он уже почти бежал, несмотря на свой почтенный возраст. Добравшись до музея, он первым делом проверил все двери и окна и, не обнаружив явных следов взлома, немного успокоился. Внутри тоже все было на месте, и даже бивень мамонта, к которому, помнится, так пристально приглядывался подозрительный незнакомец в темных очках и после отъезда которого Андрей Андреевич и обнаружил пропажу дневника, выглядел нетронутым.

Один за другим придирчиво осматривая экспонаты, Зарядьев, наконец, добрался до витрины, где когда-то хранился дневник Бюргермайера, а теперь лежала жалкая подделка. Смотреть на нее ему не хотелось, но он заставил себя взглянуть — просто для порядка, чтобы ничего не пропустить.

И увидел, что с муляжом дневника что-то не так. Он как будто состарился за эту ночь, а на форзаце и титульном листе появились продольные складки, словно кто-то сворачивал толстенькую тетрадь в тугую трубку, безжалостно ломая обтянутый кожей плотный картон обложки.

Не понимая, что это, собственно, должно означать, Андрей Андреевич дрожащими от волнения и ярости руками вскрыл витрину и взял муляж в руки.

Кончики пальцев ощутили нежное прикосновение отлакированной временем шелковистой телячьей кожи и нашептали Зарядьеву истину раньше, чем ее смогли заметить его старые глаза: это был вовсе не муляж.

Не веря себе, с колотящимся сердцем, он перевернул страницу. О, счастье! Вместо пустых строчек никчемного ежедневника он увидел все ту же пожелтевшую от старости, густо исписанную порыжелыми чернилами бумагу. А вот и знакомая клякса, и оторванный уголок страницы…

Это действительно был дневник Бюргермайера, таинственно исчезнувший из музея месяц назад и еще более таинственно туда вернувшийся, и Андрей Андреевич безо всякой экспертизы видел, что в руках у него не копия, а самый что ни на есть оригинал…

Позже, попивая чаек в своем тесном кабинетике и время от времени бросая восторженные взгляды на принесенный снизу дневник, Андрей Андреевич долго ломал голову над этим происшествием. И, сколько он ни думал, сколько ни гадал, получалось все время одно и то же: раз дневник вернули тайно, значит, это сделал похититель. А почему — кто знает? Может быть, в нем заговорила совесть?

Другого объяснения Андрей Андреевич так и не нашел. И это единственное объяснение служило блестящим доказательством того, что Зарядьев подозревал с момента, когда впервые в жизни взял дневник в руки: эта старая кожаная тетрадь, при всей ее невзрачности, была наделена некой мистической силой, способной пробудить лучшие чувства даже в таком никчемном, с точки зрения Андрея Андреевича, человеке, как профессиональный грабитель музеев.

…Глеб Сиверов гнал машину на запад, в сторону Москвы. Костяшки пальцев на правой руке у него слегка припухли и неприятно ныли, но, наматывая километры на карданный вал, Слепой улыбался: он пытался представить, что скажет, а главное, подумает этот забавный старикан, директор музея, когда после дневника Бюргермайера обнаружит в ящике своего письменного стола папку со считавшейся утраченной заключительной частью «Центурий» Нострадамуса. Правда, в рукописи недоставало одной главы, но Глеб полагал, что старик по этому поводу переживать не станет: то, о чем не знаешь, не может служить поводом для огорчения.