Метод Нострадамуса

Андрей Андреевич чаще всех остальных обитателей Шарово становился жертвой пьяных излияний (которые неизменно следовали за возлияниями), поскольку был мягок, хорошо воспитан и не мог поэтому просто так, за здорово живешь, послать человека куда подальше — «вдоль забора», как говорили у них в поселке. Тем более, когда человек подходил к нему, что называется, со всей душой…

Словом, увидев спешащего ему наперерез Серегу, Зарядьев затравленно огляделся, ища, в какую бы щель юркнуть. Но отступать было некуда, и он, покорившись судьбе, продолжил следование прежним курсом.

Серега остановил его окликом: «Здорово, Андреич!» Но дальше все пошло не по обычному сценарию, чему Зарядьев был немало удивлен.

Для начала оказалось, что Мурзин трезв — не как стекло, конечно, и с доброго похмелья, но все-таки более или менее. Правда, излить «Андреичу» душу он не преминул, но излияние это на сей раз получилось вполне связным и несло в себе кое-какую любопытную информацию.

Дело же было в следующем. Минувшей ночью проснувшийся под чужим забором от ночного холодка Серега Мурзин решил, что уже достаточно насладился единением с природой, свежим воздухом и прочими прелестями ночевки под открытым небом (включая и комаров, разумеется) и что пора двигать домой. Сориентировавшись в пространстве, он зашагал в избранном направлении, выписывая непослушными ногами замысловатые кренделя. Проходя мимо музея, он решил, что настало самое время отлить, с каковой целью и пристроился к кусту сирени около калитки.

Серега рассказал об этом без тени смущения, поскольку был человеком простодушным и любил, помимо всего прочего, щегольнуть подслушанной где-то фразой «Что естественно, то не безобразно». Посему в своем намерении помочиться под сиреневый куст у самого входа в храм культуры он не видел ровным счетом ничего предосудительного и делал это неоднократно — не по злому умыслу, а просто потому, что дорога от магазина к его дому пролегала как раз мимо музея, а хозяева расположенных вдоль этой дороги частных подворий почему-то не приветствовали практикуемый Серегой способ полива зеленых насаждений.

Короче говоря, только Мурзин расстегнул «молнию» на брюках, как вдруг, словно из-под земли, появился какой-то незнакомый тип и для начала, не говоря худого слова, засветил Сереге в глаз. Да так, что у того разом пропало желание, которое привело его в музейный палисадник…

«Видал?» — обиженно, как будто Андрей Андреевич был каким-то образом повинен в постигшем его несчастье, вопросил Мурзин, поворачивая к Зарядьеву левую половину лица, которую до этого старательно прятал.

Эта половина была заметно больше правой, а цветом напоминала спелую сливу, из чего следовало, что рука у незнакомца тяжелая. Но главное было не в этом, а в словах, которыми сопровождалось данное противоправное действие.

— Если, говорит, я тебя, говнюка, еще раз за этим делом поймаю, — жалобным голосом рассказывал Серега, — краник твой, говорит, откручу и собакам скормлю.

После этого, по словам Мурзина, незнакомец сел в машину и укатил. Машина была дорогая, иностранная — Серега таких сроду не видал и марку определить, естественно, не смог. Зато номер успел разглядеть, и он был московский. Цифры Серега, ясное дело, не запомнил, не то непременно отыскал бы этого ловкача и подал бы на него в суд, а то и просто пересчитал бы ребра…

С этого места информативная часть кончилась, и пошла обычная чушь — похвальбы, угрозы и тому подобное. Чтобы отвязаться от Мурзина, Андрей Андреевич был вынужден дать ему денег на бутылку вина, и тот, выкрикивая бессвязные слова благодарности, умчался в сторону магазина.

Зарядьев продолжил путь в дурном настроении. Кем-кем, а столичными гостями он уже был сыт по горло. Именно после визита одного из них — Андрей Андреевич, увы, не знал, которого именно, — он обнаружил, что главное и совершенно бесценное сокровище музея, личный дневник придворного астролога Петра Первого похищен, а вместо него в витрине лежит небрежно выполненный муляж. Боже, какой это был удар! В тот момент Зарядьев вспомнил и настойчивые предложения областного и даже Петербургского музеев передать дневник им, и даже неуклюжую попытку заезжего члена ассоциации авестийской астрологии купить драгоценный документ, как будто это было ведро картошки или бутылка водки. Лучше уж было продать!

И вот теперь возле музея опять замечена машина с московскими номерами. Ночью. Каково?! Что им еще понадобилось, этим негодяям, посмевшим ограбить культурное учреждение, которое и без того едва сводит концы с концами? Они, видите ли, не дали Мурзину помочиться под куст… Ах, как это благородно! Надо полагать, он им просто мешал, вот его и прогнали…