Метод Пигмалиона

Через несколько минут он немного пришел в себя. Оделся, чтобы не смущать меня, и попросил меня тоже одеться. Я послушался. Он умылся, пока я одевался. Затем налил нам чаю и попросил меня сесть на стул по другую сторону стола, давая мне почувствовать себя хоть немного в безопасности. Я дал ему шанс все объяснить.

– Оно как наваждение, понимаешь? Приходит пеленой на глаза и просит только одного – удовлетворить сильнейшее желание. Я не могу от него никуда деться. Порой просто невыносимо сдерживаться, и я прячусь от людей, крепко сжимая зубами футболку. Несколько раз даже пытался убить себя. Но ничего не вышло. Пробовал быть с женщинами, но они не вызывают никакого желания, а все потому, что однажды была у меня девушка, которая жестоко предала, оставив глубокие шрамы на сердце. С тех пор я испытываю какую-то внутреннюю злость к женщинам, словно они хотят мне причинить боль. Сломить. От этого у меня такая злость к ним и такое презрение, что аж зубы сводит. Знаешь, ведь человек, чью верность предали, будет искать лишь одного: разрушения! Вот я и искал, пока не пришел в бокс. Это меня спасло. Но не вылечило. Ты прости, что наговорил всю эту чушь. Это мое чертово проклятие. Прости…

– Я не сержусь, – ответил я.

– Помнишь того толстого мальчика на фото? Это был я… Она обсмеяла меня такого. Ты же сам знаешь, каково это – быть толстым мальчиком. Ты же знаешь…

– Да, – понимающе ответил я.

– Она позвала меня, – говорил он, не сдерживая слез, – сказала, что чувствует что-то ко мне. Я ей поверил. Людям ведь хочется верить в чудо. И ведь, сука, чем больше жизнь издевается над человеком, тем выше уровень веры в желанные чудеса! Так и случилось. Она привела меня в темную комнату, раздела, связала. Я ее слепо послушался. Затем появились другие и начали издеваться надо мной. Я плакал, просил прекратить, а они лишь издевались. Смеялись. Парни мне засунули… засунули… – Он с трудом дышал. Слезы лились рекой, слюни растягивались во рту и на зубах. – Изнасиловали шваброй, изранив прямую кишку. Пришлось делать операцию. Отец меня всю жизнь презирал. Он не знал, что случилось. Я не рассказывал, боялся. Мне было страшно об этом рассказывать. Об этом знали все, но не отец…

Тренер рыдал, а я окончательно сменил злость на жалость. Мне было его искренне и безмерно жаль. Немного придя в себя, он продолжил:

– С тех пор это и происходит со мной. Я хочу научить детей защищаться, чтобы с ними такого не случилось. Не беру старшие группы, потому что все случилось со мной в твоем возрасте. Дети не вызывают никаких эмоций, кроме отеческих. А вот такие, как ты, полные парни лет шестнадцати-семнадцати... У меня просто крышу сносит от одной мысли. Меня трясет. Но я не специально. Прости! Я понимаю, что это компенсация, попытка пережить жизнь иначе, будто не было прошлого и не было того дня, но ничего не могу с собой сделать. Прости меня. Прости. Прости…

Мы еще немного поговорили, и я ушел. У меня в голове все перепуталось, и я уже не понимал, что с этим чертовым миром не так, почему люди такие жестокие и почему всем постоянно нужно трахаться. Внутри все крутило от злости. На улице меня вырвало. Я перенервничал за последние пару часов. Мне было противно касаться себя из-за несмытой смазки на теле. Казалось, что я какой-то грязный и использованный. От наплывших мыслей я буквально побежал домой, чтобы смыть все с себя и просто спрятаться от мира. Мне хотелось не просто сдернуть одежду, а срезать с себя шкуру. Вернувшись домой, я никак не мог намыться. Все тер и тер вехоткой в душе, расцарапывая кожу на теле. Чем больше тер, тем больше выделялось крови из ран и тем более панически я тер. Это было компульсией, которая вынуждала меня бесконечно тереть, тереть и тереть. И чем больше я ей поддавался, тем больше мне нужно было повторять действия. Наконец, устав, я отбросил вехотку и расплакался. Мне было обидно не из-за того, что случилось или могло случиться, а из-за того, что я потерял одного из самых лучших людей, каких знал. Я потерял уважение к тренеру. Мне стало страшно от того, что, возможно, в этой жизни самые лучшие люди – это те, кто в прошлом больше всех страдал. Вероятно, каждый из них изуродован жизнью. Я боялся, что мой дед, может быть, тоже страдал в прошлом, боялся, что и меня ждет подобная участь. Я боялся, что этот мир – чудовище, которое заставляет нас страдать от боли и причинять эту боль другим, передавая ее от человека к человеку, словно вирус. Я боялся…

Ночью мне приснился кошмар. За мной гнался голый тренер, истекая слюной, а я от него убегал по улице в одних трусах и носках. Люди вокруг все это снимали на видео и даже не думали мне помогать. И то ли я сошел с ума от случившегося, то ли мир был больным, но это вызвало во мне ужас, от которого я проснулся. У меня была одышка. Спать больше не хотелось. Из учебников по психологии я помнил, что мой сон – это не попытка справиться со стрессом, а олицетворение пережитого стресса, накопленного внутри. Я в прямом смысле начал бояться тренера.