Метод Пигмалиона

На последнем уроке до меня начал докапываться одноклассник. Ему почему-то постоянно нужно было меня задевать. Я с ним конфликтовал практически постоянно, и это все никак не кончалось. В чем была причина постоянных конфликтов, я не понимал. Он просто начинал задираться. Сам по себе я не был конфликтным человеком, но ссоры и противоборства мне были неприятны, я от них уставал. Да и понимал, что только несчастные радуются чужому несчастью, а унижает только тот, кого унижали и унижают. Что характерно, если унижения идут из семьи, то унижение других, по большей части, будет носить близкий характер: например, его объектами станут друзья, подруги, родные, и, что не менее важно, будет воспроизводиться идентификация ролей по физическому соответствию: отец – сын, сильный – слабый. А если унижения идут откуда-то извне, то, соответственно, агрессия будет изливаться вне близкого круга общения. У человека происходит что-то вроде когнитивно-бихевиоральной репликации роли агрессора, которая впоследствии идентифицируется обратным образом, называемым в психологии термином «вымещение». Другом этому парню я не был и не входил в его близкий круг общения, значит, и проблемы в его жизни носили внешний характер.

– Эй, сморчок! – произнес одноклассник, тыкая ручкой мне в бок.

– Отстань от меня, – грубо ответил я.

– Как дела, сморчок? – спросил он, продолжая тыкать ручкой мне то в бок, то в ногу. Я нервно дергался. Учительница посмотрела на нас. На секунду он успокоился, а затем продолжил тыкать все больнее и больнее. Бездействие учительницы привело к тому, что он почувствовал свою безнаказанность и решил, что это хорошая забава.

– Что тебе надо? – строго спросил я, повернувшись к нему.

– Ты что, сморчок? Попутал? – разозлился он и скорчил лицо, стараясь показать невообразимую злость, которую я у него вызвал. – Тебе башку разбить? А? Разбить? Я тебя спрашиваю?

Вопрос вызвал агрессию просто потому, что причины агрессии не было и акт вымещения срывался, ставя агрессора в глупое положение. Негативная энергия теряла позитивный выплеск в причинении другому человеку дискомфорта, и потому возникала резкая отрицательная волна, которую нельзя было удержать. Одноклассник продолжил тыкать меня ручкой, но уже с раздраженным лицом, словно я ему всю жизнь сломал, и тыкал не тихонько, а довольно сильно, протыкая верхний слой эпидермиса. Я поначалу не хотел доводить до конфликта, поскольку у меня и так в жизни был кавардак и новые проблемы нужны были меньше всего. Принял оборонительную позицию, но, после взгляда учительницы, которая видела все происходящее, понимала, что происходит, и ничего в итоге не делала, не выдержал. Крепко сжал ручку в левой руке и стал изо всех сил бить ему по лицу.

– Приятно тебе, сука?! Приятно?! Я тебя спрашиваю! – кричал я.

Получив удары, он оторвался от стула, чтобы увернуться, но я вцепился в него очень крепко и мы вместе упали на пол. Я придавил его своим весом. Он пытался из-под меня выбраться, но не мог. Я впервые увидел, что мой вес может быть полезным. Выплескивая стресс, я начал бить кулаком по лицу парня. Все в классе несколько секунд пребывали в шоке, но потом нас растащили по требованию учительницы, которая понимала, что ей за случившееся точно что-нибудь будет, поскольку она не пресекла конфликт, который развернулся у нее на уроке. Я никаких угрызений совести не испытывал, только облегчение и разрядку. Он заслуживал то, что получил. Я был даже рад.

Одноклассника увели к врачу, а меня отправили к социальному педагогу.

– Значит, это он начал? – спросила педагог, глядя на меня зелеными глазами сквозь очки в металлической оправе.

– Да. Что мне было делать, если он меня довел? – встревоженно ответил я. – Учительница все видела, но никак не реагировала, предпочитая не замечать.

– Ты довольно взросло говоришь.

– Спасибо.

– А синяки под глазами откуда? И нос. Это он сделал?

– Нет. Это… – произнес я и задумался, потому что не знал, как это объяснить.

– Ты не обязан рассказывать. Твое молчание – твоя ответственность. Моя задача – убедиться, что ты в безопасности и не представляешь опасности для других. Хочешь – рассказываешь, не хочешь – не рассказываешь.

– Хорошо, – ответил я, опустив взгляд.

– Не пробовал обратиться за помощью? – спросила она, немного помолчав.

– Помощь от взрослых либо вредит, либо бесполезна, либо нравоучительна.

– Почему ты так думаешь? Ты уже обращался к кому-то?

– А как они могут помочь? Нравоучениями? Да и если справляешь не сам или с друзьями, то ты неудачник, стукач. От этого только хуже. Взрослые в таких вещах только вредят. Пытаются решить проблему, которая возникает сейчас, но она длится дальше. Даже если физического насилия нет, то от психологического как уберечь? Могут затравить.

– Когда кто-то сильнее тебя и ты обращаешься за помощью – это не позорно. Дети прибегают к помощи друзей, но пренебрегают помощью взрослых. Парадокс, тебе не кажется? Дети боятся, что будет хуже, но как от этого будет хуже, если виновные начнут получать по заслугам?

– Но так принято у людей. В школе начнут смеяться. Травить.