Метод практики: природа и структура

«Эта условность отвергает и осуждает некоторые наиболее грубые инстинкты, требует какой-то сознательности, какого-то благонравия, какого-то преодоления животного качала, … объявляет необходимой толику духа».

Г.Гессе. Трактат о степном волке.

Все те слагаемые метода, кои именуются общенаучными или же философскими{Потому, что специально изучаются философией.} средствами познания – абстрагирование и конкретизация, анализ и синтез, обобщение и индивидуализация, дедуктивные индуктивные умозаключения (в особенности аналогия, моделирование), измерение, вычисление и мн. др. – имеют самое широкое хождение за пределами науки, в практической жизни и деятельности людей. «Просто» там эти умственные приемы прилагаются уже не к столь и не так идеализированным конструктам или не лабораторным фактам, не к реальным жизненным событиям, «объективным объектам» и самим по себе явлениям. Хотя логика жизни и отличается от логики науки, порой весьма существенно, но все же далеко не всегда коренным образом. Чаще всего сострадания и созерцания. О тех мерах точности, полноты, систематичности и рефлективности, которые устраивают, с одной стороны, ученых, а с другой – разного рода деяния практиков. Об особенном и общем на разных этапах и путях познания.

В этой связи обычно цитируют А.Эйнштейна, заметившего, что наука представляет собой усовершенствованный здравый смысл. Это мнение встретило и поддержку, и возражения среди ученых и философов. Однако оно, похоже, подтверждается. За последнее время выполнены специальные исследования того, как «встроены», «укоренены», «приживлены» базисные процессы чувственного восприятия в рассудочного мышления, даже в общем-то биологического самочувствия человека в саше сложные и возвышенные процедуры научного и художественного познания¹. Продолжая данное направление методологического анализа, повторю предложение различать обыденное, неспециализированное знание и познание с его квинтэссенцией – здравым смыслом и знание в полном объеме практическое, сложно-специализированное, с его собственным методом.

Для образца их разницы можно взять любую типичную процедуру познающей мысли, хотя бы такую распространенную, как индукция и дедукция. С помощью индукции, как известно, осуществляется перенос знания об отдельных предметах на целый их класс, происходит восхождение мысли от единичных или менее обоих к более обоим положениям. Принято делить индукцию на популярную /через простое перечисление случайных наблюдений при отсутствии противоречащих случаев/ в научную /где вывод строится на возможно большем числе отобранных по некоему существу в разнообразию фактов, находящихся в причинной связи друг с другом/. Средствами обеспечения возможно большей достоверности в принципе-то всегда проблематичного вывода индуктивным путам в учебниках логики признаны наблюдение и эксперимент, производимые учеными. Получается, что неученые вынуждены якобы во всех случаях жизни довольствоваться индукцией популярной, слипом неполной и явно ненадежной.

На подозрении у философов состоят и практические возможности дедуктивных умозаключений, когда мысль следует от общих посылок к частным следствиям по логическим законам. Социолог Л.Г.Ионин, например, в одной из своих статей сравнивает возможности понимания, присущие повседневной деятельности, с особенностями познания экспертного, специализированного. Призыв и оригинальный почин сопоставлять познавательные возможности обыденной практики и науки выгодно отличают данную публикацию от груды философских работ, посвященных либо тому, либо другому типу знания. Тем не менее и для этого автора «первое /обыденное познание – С.Щ./ приблизительно, несистематично, основано на целом ряде неосознаваемых допущений. Второе /экспертиза – С.Щ./– точное и систематическое знание, основанное на эмпирическом изучении»².

Допуская наличие у эксперта «богатого жизненного опыта», Л.Г.Ионин все же сводит его деятельность к применению научных знаний. Самостоятельное бытие развитого практического знания, его гносеологическая автономия, таким образом, в который раз если не отрицаются прямо, то замалчиваются. Уделом свойственного самим практикам понимания полагается им логический аргумент, который Ч. – С.Пирс назвал абдукцией – вывороченный наизнанку силлогизм, заключающий от следствия к посылке без достаточного основания /Как в перевранном гимназическом примере: «Все люди смертны. Сократ смертен. Следовательно, он человек»/. В итоге получается, будто бы лишь «экспертное знание методологично, т. е. оно строится в согласии как с принципами логики, так и с принципам специальной методологии той или иной области знания…»³ А знание практическое?