Метод римской комнаты

Околоточный надзиратель Свинцов дул чай у самовара и прислушивался к разговорам за столами, пытаясь определить, где дельце поинтересней. Своего места в участке у него не было, поскольку службу надзирателю надлежало исполнять на улице, но Свинцов после утреннего обхода несших постовую службу городовых, по обыкновению, закатывался в участок, где располагался у чайного стола в ожидании какого-нибудь приключения, способного развеять скуку. Свой план по охранению порядка он выполнял после обеда, когда Спасская часть окончательно просыпалась и начинала колобродить. По обыкновению, дневной улов состоял из двух-трех извозчиков, которые вечно прут напролом, переворачивают возки, кареты, пролетки, давят товар, сбивают велосипедистов и пешеходов. К этим Свинцов привычно добавлял такую же порцию нарушителей по 42-й статье Устава о наказаниях − «За появление в публичном месте пьяным до беспамятства или в безобразном от опьянения виде». Ну и иногда к привычному садку удавалось присовокупить рыбу поинтересней. Так, вчера около шести вечера Свинцов поспешил на крики в доме три по Кирочной улице, где застал разъяренного офицера, наносившего удары портному Пяткину вынутой из ножен шашкой, а тот парировал их аршином. Оказалось, отставной офицер явился за мундиром и нашел заказ исполненным не по его вкусу.

Из кабинета участкового пристава доносились возгласы недовольства в связи со слабо поставленной работой по заполнению карточек задержанных. В частности, Троекрутов отчитывал Облаухова за нелепые описания в разделе особых примет.

– Что, что это за дикость, скажи мне, Облаухов, на милость? «Волосы носит большие, иногда стрижет их коротко». Что из этой чихни можно понять о человеке?..

Свинцов обменялся взглядом с фон Штайндлером, опрашивавшим благообразного дворецкого с белыми бакенбардами из дома князей Данишевских. Оба гривуазно ухмыльнулись. Когда господину приставу бывала нужда отругать кого-либо по службе, обыкновенно для этого случая использовался Облаухов. Из-за невеликих способностей ума и добродушной натуры он давно слыл в участке объектом для безответных насмешек и розыгрышей. Как-то однажды он встретил пристава сообщением, что бронзовый бюст государя, установленный при входе на специальной колонне, с утра замироточил. Плечо государя действительно было отмечено влажным пятном, но быстро выяснилось, что причиной чуда послужила прохудившаяся крыша. В тот раз Троекрутов почему-то пришел в неописуемый гнев, жутко ругался и кричал, что у эдакого дурака и лавки в кутузке скоро замироточат, смахнул в припадке керосинку со стола и ушел в церковь.

− Или вот, − продолжал распекать Облаухова начальник участка, − «нос долговатый в пенсне, а походка интеллигентная». Где здесь особые приметы, я тебя спрашиваю?

− Виноват, ваше высокоблагородие! – отозвался чиновник.

− Может, тебе в юмористический журнал устроиться, Облаухов? Над нами же весь департамент смеется! Вот что это за нелепица? «Имеет сзади головы небольшую лысину, а спереди лицо чистое с угрями».

Свинцов пошел прогуляться в приемный зал. Там молодой чиновник Пилипченко принимал у бойкой бабы заявление о пропаже супруга. По ее словам выходило, что ушел он из дому неделю назад.

– А что ж вы только сейчас заявляете? – резонно удивился Пилипченко.

Баба поджала губы и тихо произнесла, глядя в окно:

– Жить без него не могу. А он шляется…

– Получка небось сегодня? − предположил Свинцов.

Баба не стала отпираться: получка тоже имела значение.

За соседним столом у полицейского чиновника Африканова немолодой почтмейстер с обвислыми щеками в жидких бачках скорбел о пропаже бумажника.

− Пишите заявление, будем искать, − сказал Африканов и протянул почтмейстеру бумагу.

− Не могу, никак не могу, − замахал руками старик.

− Почему это еще?

− Его уже внук нашел.

Свинцов заинтересовался парадоксальным ходом мысли потерпевшего:

− Зачем же ты в участок пришел, дядя? – спросил он.

− Так там денег-то нет! – признался посетитель.

− А мы-то что можем?

− Не стану же я на родного внука заявление писать!

− Ну так не пишите.

Африканов хотел было выбросить в корзину испорченный бланк и подозвать из очереди следующего, как вдруг почтмейстер произнес тоном, с которого обычно начинаются скандалы в присутствии:

− Что ж вы, отказываетесь розыск учинить?

Cвинцов оставил Африканова с почтмейстером и сел за стол Облаухова, который все еще терпел наставления в кабинете начальства. Околоточный взглядом указал на стул крестьянке, закутанной в платок по самые глаза.

− Так… – Свинцов отхлебнул чаю. – На что будем жаловаться?

− Муж колотит, − подсев, угрюмо произнесла тетка.

− Вот те раз… – Свинцов сделал еще глоток, отставил стакан и придвинул к себе письменный прибор. – Ну, давай составлять протокол. Как мужа зовут?

Крестьянка посмотрела на рыжую бороду и отвернулась, уставившись на бюст императора.

Свинцов подождал.

− В молчанку будем играть?

− С тобой говорить не стану.

− Это еще почему?

− Подожду, пока тот придет.

− А я чем же плох?

Свинцов погладил пышную бороду.

−Ты на него рожей похож…

−На кого?