Метресса фаворита (сборник)

Надменный временщик, и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
Неистовый тиран родной страны своей,
Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!
Ты на меня взирать с презрением дерзаешь
И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!
Твоим вниманием не дорожу, подлец;
Из уст твоих хула – достойных хвал венец!
Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!
Могу ль унизиться твоим пренебреженьем!
Коль сам с презрением я на тебя гляжу
И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?

К. Ф. Рылеев. «К временщику»[65]

Церковь была убрана с богатой торжественностью, сообразно особому статусу покойницы. Вел службу друг Аракчеева, архимандрит Юрьевского монастыря Фотий, из надгробной речи которого пришедшие отдать последний скорбный долг Анастасии Федоровне узнали, что покойница непременно поступит в сонм великомучениц.

Удивленные подобным заявлением приглашенные смущенно переглядывались, какая же из Минкиной, с позволения сказать, святая мученица?! Разве домоправительница пострадала за дело Христово? Разве не самое житейское, хотя и совершенное с особой жестокостью, убийство расследуют нынче новгородские сыскари?

Запах цветов и ладана переплетался с вонью разлагающегося на жаре тела. В церкви, несмотря на знойный день, было прохладно, но находиться там не хотелось. Псковитинову подумалось, что большая удача уже и то, что не придется тащиться по такой жаре при всем параде на кладбище, да еще и выстаивать на солнцепеке у свежевырытой могилы. С трудом собирая силы, чтобы не грохнуться в обморок, следователь хватал ртом воздух, думая только о том, как хорошо было бы продвинуться к дверям и словить там хотя бы немного свежего воздуха. Но он не имел права отойти от гроба, следящий за соблюдением церемонии граф изначально скрупулезно распределил, кому и где находиться согласно Табели о рангах, и нарушь Александр Иванович установленный регламент, это могло послужить поводом для недовольства его сиятельства. С другой стороны, вряд ли ему бы понравилось, если бы кто-то на отпевании грохнулся в обморок.

В самом начале Александр Иванович отметил, что Аракчеев как будто ждет кого-то. Перебрав в памяти сослуживцев и челядинцев Алексея Андреевича, о которых он знал, Псковитинов догадался, что Аракчеев ожидает сына. В середине церемонии высокий юноша в мундире гренадерского полка, действительно, тихо прошел через всю церковь, остановившись подле его сиятельства.

– Глянь, Михаил Андреевич собственной персоной, – толкнув приятеля, прошептал Корытников. Со своего места Псковитинов видел только очень широкие плечи молодого человека да затылок. У Михаила Шумского были темно-каштановые волосы. У Аракчеева и Минкиной черные, но это ничего не значит, очень часто ребенок ни в мать, ни в отца, а в кого-нибудь из родни. К тому же Александр Иванович еще не видел лица. За разглядыванием спины Шумского Псковитинов немного забыл о своих недомоганиях.

Наконец служки открыли глубокий склеп у алтаря, откуда тотчас понесло холодной затхлостью, и начали на веревках опускать гроб. Темный лакированный гроб, как драгоценная шкатулка, покачивался, уплывая все глубже и глубже. Раздался глухой стук, гроб встал на место. Теперь нужно было извлечь веревки, закрыть отверстие плитой и… Псковитинов с благодарностью принял из рук Петра Корытникова раздобытый им невесть где флакончик с отвратительно пахнущей солью, когда вдруг раздался истошный крик и, раскидав стоящих у ямы, Аракчеев бросился на гроб, как ребенок кидается с обрыва в воду. Мгновение – и его рев сменился стуком и болезненным плачем.