Метресса фаворита (сборник)

В конце второго на дню заседания, то есть уже ближе к ночи, Псковитинов нашел возможным освободить из-под стражи лишь десятилетнюю Нюрочку, девочку арестовали вместе со всеми остальными, но она явно была ни при чем, и Ивана Малыша, потому как желать другому человеку зла, может быть, и грех, но это деяние уголовно ненаказуемо. Зато к арестованным добавился готовящий побег Илья Протопопов. Вызванный конвой явился к ужину, так что, весьма довольный подобным исходом, Корытников составил все полагающиеся сопроводительные документы на арестантов, и с утренней зорькой те были отправлены пешим ходом в Новгород.

Глава 12. Догадка

Девиз твой говорит,
Что предан ты без лести.
Поверю. – Но чему? —
Коварству, Злобе, Мести.

Неизвестный автор. Конец 1810-х – начало 1820-х[68]

«Суды она, видишь ли, проводила. В правосудие играла». – Всю дорогу до Новгорода Псковитинов не мог поверить, что так легко отделался. Все виделось ему, как нагоняют его экипаж аракчеевские молодчики, как возвращают его обратно в Грузино, дабы кинуть в холодный, мрачный эдикюль с рогатиной на шее. И ведь было за что, он, можно сказать, воспользовался травмой Алексея Андреевича и не только сам уехал, распустив выездной суд, но и всех арестованных крестьян в Новгород отправил. И не просто так, а под полицейским конвоем. Так что, даже если бы Аракчеев и пожелал отбить своих людей, дабы расправиться с ними по собственному усмотрению, конвою пришлось бы защищать подследственных силой оружия. Да и не посмел бы царев любимец нападать на полицейский конвой при исполнении судебного постановления. А значит, виноват Псковитинов и должен за вину свою ответ держать.

Получив власть над людьми, кузнецова дочка, крепостная девка Настасья, не просто упивалась своим новым положением, она блаженствовала, пробуя данную ей власть так и эдак, проверяя границы дозволенного. Может, скажем, господин надавать своей горничной по роже? Отчего же не может? Запросто. А приказать, чтобы ту высекли кнутом? Только намекни. А в темницу на хлеб и воду? С нашим удовольствием. Для некультурного и не уважающего себя человека такое дело, как обидеть нижестоящего, – радость да и только.

Из рассказов обывателей Настасья Федоровна могла разобрать дело своего крестьянина и назначить тому подходящее, по ее разумению, наказание: принудительные работы, телесные наказания, тюремное заключение. При этом срок заточения не оговаривался, так же как и количество ударов. Что называется, от души! Человек отправлялся в карцер, а аракчеевский эдикюль был сделан на манер самого настоящего тюремного карцера, сидел там день, два, неделю. Потом барыне становилось скучно, горемыку вытаскивали, приводили пред светлые очи Минкиной, пороли кнутом или смоченными в рассоле розгами, после чего опять запирали в том же угрюмом месте. Как уже говорилось, при порке ни Минкина, ни Аракчеев не назначали положенного количества ударов, так что экзекуторы трудились до тех пор, пока производивший досмотр за поркой не разрешал остановиться. Умер после такого обращения человек – туда ему и дорога. Именно поэтому управляющий Синицин и покончил с собой, может, знал, что не выдержит, может, предполагал, что наказание специально не будет остановлено вовремя.

Отправив крестьян с конвоем, Псковитинов и Корытников навестили место, откуда Синицын сиганул в воду. Постояли на бережку, несмотря на жару купаться не тянуло.

«Кто такая эта самая Минкина, – думал Александр Иванович, возвращаясь домой в своем экипаже. – Может, правы бабы, и она действительно обворожила Алексея Андреевича, присушила его к себе цыганской магией, чтобы не знал он, кроме нее, других женщин, чтобы не смотрел ни на кого больше. Как же нужно любить, чтобы терпеть подле себя эдакое чудовище. В суд она, видите ли, играла, кому жить, кому помереть решала. Или Алексей Андреевич с Настасьей два сапога пара?» Внезапно он вспомнил о томящихся на гауптвахте людях и велел Ермолаю свернуть в сторону поселения аракчеевского полка.

Ключ от гауптвахты, как говорил фон Фрикен, находился в кармане Алексея Андреевича, а тот, получив сильные травмы, вряд ли выберется из постели раньше чем через три-четыре дня. Поэтому, добравшись до указанного полковником места, Псковитинов вызвал к себе местное начальство и, показав свои документы, приказал сбить замки и выпустить людей. К сожалению, приказ ему пришлось записать на бумагу, соблюдая все положенные в таких случаях инструкции. Все это должно было впоследствии взбесить Аракчеева, но Псковитинов не видел другого выхода.

В то же время, переправившись через Волхов на пароме, Петр Петрович Корытников ехал в своей коляске, управляемой кучером Яковым. Добравшись до местечка Бабино, в котором, по словам дворецкого Агафона, Аракчеев держал своих экзекуторов, Петр Петрович отправился к дежурному по роте, дабы попросить у того разрешение на осмотр пыточного инвентаря, коли таковой имеется.