Метро

А потом побежал – туда, где на подъезде, посреди шоссе оставил свой рыжий вездеход. Забравшись, завел двигатель. Взревел мотор от перегазовки, Пустовалов круто развернулся, помчал, выжимая из тяжелой машины все семьдесят километров в час.

И нечто стремительное помчалось за ним. Клубком носилось вокруг, солнечным зайчиком скользило по изуродованным фасадам, забиралось внутрь, глядело из окон. Взмывало выше в светлеющие небеса и оттуда взирало на крошечный, ползущий среди руин мертвого города вездеход.

Кружилось, подлетало ближе, сквозь стекло влетало в кабину, проносясь перед большими сияющими глазами-морионами, и уносилось далеко сквозь город. Выныривало из-за Казанского вокзала, идя навстречу вездеходу, опоясывало его, набирая скорость по ровной окружности, будто шарик, раскрученный центробежной силой, и выстреливало, словно молот, запущенный исполином-метателем. Задерживалось высоко, сидело на парапетах высоток, скатывалось по цепям Крымского моста, окунаясь в замерший лед. Выползая на гранитный берег, догоняя вездеход, обгоняя, взмывая, окружая серп и молот покосившегося памятника «Рабочего и колхозницы».

Медленной букашкой перед ним полз вездеход. Навстречу Пустовалову шла едва заметная плоскость. Он остановил машину, положил палец на секундомер наручных часов и с усилием нажал, как только плоскость прошла через него…

Не один — с моими друзьями
С мать-и-мачехой, с лопухом,
И за дальними небесами
Догадаюсь вдруг обо всем.

Низкое солнце указало на юг. Пустовалов неуклонно двигался. Давно уже остались позади площади промзон, эстакады и долины многоэтажек. Впереди ширился лес, но перед ним последнее препятствие – московская кольцевая автодорога.

Вездеход мягко ухнул вниз, погнал по широкой дорожной реке. Пустовалов привстал. Местность будто узнавалась. Лес явно подступил ближе. Две крыши знакомых торговых центров. Пустовалов двинул вездеход между ними. Остановился посередине, здесь снег был не таким глубоким, но он устал, пытаясь бегать по нему проваливаясь по пояс. Наконец взгляд зацепился за что-то знакомое – грязно-кремовый цвет, косая трещина от столкновения с фурой. Пустовалов запрыгнул в вездеход, выбрался с лопатой, затем двинул к знакомому кузову и откопал насквозь проржавевший «Форд Транзит». Одним ударом лопаты вышиб гнилую дверь. Он был там. Пустовалов в нетерпении сорвал чехол с устройства, габаритами напоминавшего подводный буксировщик. Тяжело дыша, погладил чистую панель управления, провел пальцем по бирке, где среди иероглифов была выбита маркировка на латинице: LXN-1000.

Я за то и люблю затеи
Грозовых военных забав,
Что людская кровь не святее
Изумрудного сока трав.

Глава 82

Автомобиль уперся в лежащий на боку микроавтобус, Борис открыл дверь, наполовину высунулся из салона, подставляя осунувшееся лицо морозному ветру. Здесь царило ложное умиротворение. Далекие крики и выстрелы заглушала ненавязчивая музыка, но этот крохотный переулок, примыкавший к Фрунзенской набережной, мало напоминал островок прежней жизни. Скорее от него веяло холодом будущего – того самого, которого никто из них уже не застанет. Запустение сочилось из собиравших мрак обструганных тополей, из присыпанных снегом искореженных машин, навечно оставленных после вчерашней аварии, из-под архитравов сдвинутых «сталинок», из черных окон лишенных электроснабжения зданий.

Борис заглянул в клочок бумаги с адресом и увидел, как его исказила пятисантиметровая стена, выструганная из темной космической льдины. Исторгая треск каскадной дуги, стена прошла через Виндмана и, очертив белесой пеной лицевой фасад двухэтажного китайского ресторана, поспешила дальше резать городскую ночь. Борис посмотрел ей вслед. Давно прошли времена, когда от нее все шарахались. Если тебя «сканируют» каждые две минуты сорок четыре секунды, в конце концов, перестаешь на это обращать внимания и умудряешься даже засыпать под звуки неживого стрекота. Хотя в первую ночь младший сын жаловался, что ему снятся огромные летающие тараканы.

Пока Борис пробирался к ресторану, обходя опрокинутый микроавтобус, а за ним смятый «Рейдж Ровер», устремивший к небу изогнутые колесные диски в ошметках лопнувших шин, стена темно-синего льда выходила из-за его спины еще дважды.

В ресторане Бориса встретила музыка, в печальном звучании которой доминировали флейта и какой-то загадочный струнный инструмент, своими экзотически-обреченными переливами низвергавший все происходящее в область несущественного.