Метро 2033: Безымянка

Вздрогнув, я обернулся и уставился на деда. Он что-то говорил. Морщинистые губы шевелились, но уши у меня заложило, поэтому слышался только невнятный шум. Корзина с грибами валялась поодаль опрокинутая, и целая россыпь оранжевых рыжиков ярким пятном расплывалась на земле.

Дед оторвал меня от родника, стянул с себя рубашку и завернул в нее, как младенца. Я схватил его за шею и затрясся от охватившего с пят до макушки озноба.

— Д-де, — судорожно всхлипывая, выдавил я из себя, — д-де, я в-вас п-потерял... Й-я з-заблудился...

— Ну всё, всё, прекрати, — сказал он в самое ухо. — Нашелся уже, партизан.

Мир поплыл, желудок будто бы сковало льдом изнутри, ноги задрожали — меня словно выволокли нагишом на лютый мороз и поставили босым на снег. Холод растекся по жилам, стиснул мышцы, заполнил разум.

Дед устало вздохнул, взял меня на руки и понес. Вскоре сквозь пелену я разглядел бабушку — она смотрела на меня испуганно и виновато, заломив руки.

— Почти пятнадцать километров, надо же, — хмыкнул дед, обратившись к ней. — Это если по прямой. А он же петлял, как заяц...

После этого я полмесяца провалялся со страшной ангиной — ледяная вода сделала свое дело с перегревшимся организмом. Только чудом не подхватил воспаление легких. Родные вились вокруг, как пчелы, и в конце концов приторная забота надоела до колик.

Зато я навсегда запомнил то странное ощущение, которое испытал возле родника: студеная вода ломит зубы, но ты пьешь и пьешь без остановки, потому что жажда мучила тебя слишком долго. Знаешь, что источник слишком холодный, но не можешь от него оторваться.

Тебя будто два. Один дрожит, как осиновый лист, и весь уже посинел, а второй алчет выпить еще хотя бы глоточек. Он голодный. Он требует добавки.

Нечто похожее я ощутил совсем недавно, на привале, когда заглянул в глаза Еве и провалился в бездну ее естества. Там, на самом дне, тоже бил ключ — сильный, манящий, но безумно холодный. И несмотря на то, что, коснувшись его, можно было застыть и превратиться в ледышку, хотелось глотнуть. Хотя бы разок. Почувствовать этот запретный вкус чужой души...

Ева резко остановилась, и я вписался в ребристый каблук. Налобник съехал в сторону, свет померк. Пришлось поправлять фонарик, крутя головой и упираясь в стенку коллектора. Ну и тесно же в этой кишке!

— Чего тормозим? — гулко спросил Вакса, копошась сзади.

— Что там? — переадресовал я вопрос Еве, возвращая, наконец, налобник в исходное положение. — Прибыли?

— Раньше здесь был сток и лаз в технический туннель, — откликнулась она. — А теперь... возникла проблема.

— Обратно ползти придется задом, развернуться негде, — предупредил я, хмурясь. — А это займет гораздо больше времени, чем путь сюда.

— Обратно — не придется. Но спуск к проходу будет жестче, чем я думала: сток обвалился.

— Высоко там?

— Метра три. Но внизу — яма, в ней хлама полно.

— Давай попробую подержать тебя?

— Нет. Сама.

Не успел я ответить, как ботинки Евы стремительно скользнули вперед и исчезли в темноте. Раздался грохот, всплеск, и все стихло. В нос ударил сквозняк, принесший такой сильный запах креозота, что я фыркнул и, не сдержавшись, чихнул.

Вакса затолкался, но я легонько пихнул его ногой и шикнул, чтоб не мешал. Позвал, стараясь разглядеть в луче налобника, где обрывается коллектор:

— Ты в порядке?

Ответа не последовало, и сердце пропустило удар. Что, если она неудачно упала и напоролась на штырь или сломала шею?

— Ева!

Тишина.

Я полез вперед, извиваясь, как червяк, и понимая, что сам рискую грохнуться в котлован — покалечиться или вообще сдохнуть. Но других вариантов, увы, теперь не было...

Опора под локтями пропала столь неожиданно, что проклятие так и застыло мыслью в мозгу — слово, которым оно должно было стать, увязло в глотке.

Не удержав равновесия, я перевалился через край и моментально съехал вниз. Свободное падение длилось всего миг, но желудок неприятно мотнулся в брюхе, а зубы звонко клацнули, и боль в разбитой челюсти полыхнула с новой силой.

Сгруппироваться в падении не вышло — все-таки долгое ползание в узкой кишке лишило мобильности, — поэтому удар ребрами обо что-то твердое доставил еще один развесистый букет дивных ощущений. Перед глазами сверкнули задорные искорки, плечо защипало, во рту появился соленый привкус крови.

Да уж, сверзился на славу. Хорошо — кости целы остались.

Я приподнялся на локте и застонал от рези в боку: либо ребро треснуло, либо невралгию заработал. Не было печали...

На лицо мягко легло что-то прохладное, перекрывая дыхание. Я дернулся и вскинул руки, чтобы дать отпор неведомому врагу, но увидел в отраженном свете Еву, стоящую рядом. Она осторожно убрала ладонь от моего рта и поднесла палец к губам.

Я кивнул. Осторожно опустил ногу с бетонного блока, на который приземлился, и по колено утоп в воде. Захотелось чертыхнуться, но я сдержался. Еву явно что-то напугало. Хотя я решительно не понимал, какой смысл молчать, если мы все равно наделали столько шума, что до самого Юнгородка, наверное, слыхать.