— Нет. Он сказал, что будет не страшно и не больно, и так оно и было.
Свет за занавеской мигнул несколько раз и погас.
В темноте Чиж расшнуровал рюкзак, на ощупь отыскал край стола и принялся выставлять на него консервные банки.
— А что дальше было? — спросил детский голос.
— Иди спать.
— Ну мам!
— О чем мы с тобой договаривались?
— Не помню, — ответил мальчик.
— Пока горит свет, я рассказываю сказку. Свет выключили — сказка закончилась, лежи и спи.
Анечке было не до Чижова. «Раз, два, три,» — пересчитал тот, касаясь рукой выстроившихся на столе банок с консервированной кашей. Подумал, и достал со дна рюкзака еще одну, поставил рядом и выскользнул за занавеску. В конце коридора горела лампа на посту дежурного, Чиж двинулся на свет.
За спиной прошелестела занавеска, метко брошенная банка консервов ударила Чижа в спину, грохнула об пол и покатилась.
— Не нужны мне подачки ваши! — крикнула Анечка и снова скрылась в каморке.
— Дура! — рявкнул Чиж.
Он подобрал банку и пошел обратно, злым рывком отдернул занавеску.
— Ну, чего еще?
— Возьми, это ребенку.
— Иди.
— Пойду. Возьми уже.
Она замахнулась, будто хотела его ударить. Чиж перехватил летящую ему в лицо руку. Анечка зашипела, попыталась вывернуться из захвата. Рукава не по размеру широкого свитера съехали к локтям, обнажая тощие, покрытые синяками запястья. В тусклом свете стали видны мелкие темные точки на коже.
— Иди!
— Мам!
Мальчик стоял у койки, завернувшись в засаленное лоскутное одеяло. Чиж взглянул на него мельком — бледная кожа, прозрачные бесцветные глаза. Ребенок коротко оскалился, показав зубы. Наверное, они были острее обычного. Он не присматривался.
— Пошел прочь!
Чиж решил, что взбешенная женщина сейчас кинется на него и вцепится ногтями в лицо. Он видал такое, и самому попробовать не хотелось.
— Да и пошла ты, — бросил он и развернулся в коридор.
Наркота стоила дорого, у Анечки никогда не водилось таких денег. Это Чиж знал точно. А еще хорошо помнил, что никогда не видел ее полностью раздетой. Ничего подозрительного, у «кротов» всегда так. Сыро, холодно, вот и обвешаны жители подземелья одеждой в несколько слоев. Анечка никогда не снимала свитера, и наверное только Чиж знал, однажды забравшись руками ей под подол, что живот у нее покрыт рубцами. Странная была женщина.
Выходило, Чиж был первым человеком, как следует рассмотревшим этого ребенка, и последним кто мог бы догадаться о чем-то неладном. Чересчур внимательным в таких вопросах он себя никогда не считал.
— Да у вас тут все дети на одно лицо!
«Кроты» снова загомонили. Чиж услышал, как кто-то предлагает оторвать ему башку.
— Да объяснит мне кто-то, что здесь произошло? Я в походе был, вернулся, решил к Анечке сходить. Все! Ничего больше не знаю.
— Все? — спросил главный «крот» откуда-то из-за спины. — Ну идем, покажу тебе, что значит действительно «все».
Он тряхнул Чижа за капюшон куртки и потащил за собой, сквозь нехотя расступающуюся толпу. Замелькал кротовий туннель, вонючий и прокопченный жирным дымом светильников. Всюду были самодельные ширмы и занавески, из-за них выглядывали бледные перепуганные лица женщин и детей. Чиж обернулся. Толпа кротовьих и поселковых мужиков валила следом, с немым неодобрением посматривая ему в спину. Столько внимания к себе он отродясь не привлекал, а потому стало совсем неприятно.
— Вот, знакомься. Этот тоже к Анечке сходил.
«Крот» толкнул Чижова, и тот влетел в уже знакомую каморку. Впотьмах не удержал равновесия, завалился и уперся рукой в койку. Под пальцами оказалось что-то сырое и липкое.
— Черт!
За спиной отодвинули занавеску, Чиж резко отпрянул, снова не удержался на ногах, сел на пол.
На Анечкиной койке в одних портках валялся мертвец. Мужчина, Чиж видел его раньше, но имени не знал. Глаза покойника были широко открыты, вместо горла — рваная рана. На свисающей к полу руке остались следы укусов, будто какой-то мелкий хищник зубами прошелся.
Чиж ошалело заморгал, повернулся к столпившимся в дверях людям.
— Где Аня с малым?
— Самим интересно, — ответил Охотин.
— Это она сотворила?
Поселенцы молчали, но Чиж уже и сам додумался, что спросил глупость. Отпечатки зубов подсказывали совсем иное.
Ребенок проснулся, поднял ор. Чиж вскочил, будто на побудку, выругался, снова рухнул на скрипнувшую кровать. Под боком заворошилась придавленная Анечка.
— Ох, мааать…
Женщина поднялась, чуть отдернула занавеску, впуская коридорный свет. Обошла кровать и присела там, где в изножье кричал сын. Зарывшись лицом в подушку, Чижов некоторое время пытался разобрать Анечкин приглушенный шепот. Правое ухо мало что слышало, а лечь на спину было лень. После суток в карауле лишний раз даже пальцем шевелить не хотелось.
— Ну, чего? — спросил он, устав от ожидания.
Ему что-то ответили, не повышая голоса.
— А?
— Кошмарик приснился.
И снова шепот. Наверное, снова рассказывала ту бесконечную странную сказку про Волка и Красную Шапочку.