Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

Перейдя на самоуправление, поселок стал получать меньше помощи в дорожном строительстве, образовании, здравоохранении и обеспечении безопасности от властей округа, но обрел значительную долю налогов от торговых центров и сохранил контроль над зонированием. Другими словами, Лейквуд стал сам определять собственную судьбу, отказываясь от вещей – от промышленной и многоэтажной жилой застройки, – которых он не хотел, и по определению еще и от нежеланных людей, которые приходят с такой застройкой. Установив контроль над будущим развитием собственной территории, Лейквуд мог избежать появления живущих на социальные пособия арендаторов; определяя размер участка и дизайн новых строений, он мог косвенно сохранять высокие цены на недвижимость, тем самым поддерживая собственную эксклюзивность.

Эта власть над окружающей средой вместе с возможностями нового стиля жизни стала одной из главных привлекательных черт Лейксайда. Город внутри города, он был миром в себе, который населяли одинаково мыслящие люди: белые домохозяева, средний класс и хорошо оплачиваемые «синие воротнички». Опыт Лейквуда изучали по всем США, и подобный план действий стал серьезным искушением для сотен других сообществ. В районе Лос-Анджелеса возникли дюжины автономных муниципалитетов, чтобы яростно отстаивать свои границы; они покрыли сотни квадратных миль бывших сельхозугодий бесчисленными акрами торговых центров и частных домов[481].

Лейквуд и созданные по его модели районы были заинтересованы сохранять ситуацию в замороженном состоянии. Пионеры, которые осваивали девственные земли, бежали в мир нового, вызывающего зависть стиля жизни. Но они в то же время бежали и от чего-то – от изношенного, старого города с его грязной промышленностью, сажей, преступностью, аморальностью, толпами и многоязычной армией разных национальностей. Семьи европейского происхождения из среднего и верхнего рабочего класса, приехавшие из тесных районов Нью-Йорка, Чикаго, Хьюстона, Сент-Луиса и так далее, искали идиллической жизни в солнечной, утыканной пальмами Калифорнии; им не хотелось, чтобы центр города, сочащийся пороком, явился следом за ними в новообретенную Шамбалу; они запирали за собой дверь, да еще и вешали дополнительные засовы.

Сегодня, через семьдесят лет после основания, Лейквуд заменил футуристический девиз 1950-х на иной. Когда я ехал через город по бульвару Дель-Амо августовским утром, то меня поприветствовал размещенный на надземном переходе баннер со словами: «Лейквуд. Времена меняются. Ценности – нет». Слоган превратился в реальность, пока я колесил по жилым улочкам Лейквуда XXI века. Красота: спокойные улицы в тени деревьев, опрятные домики, выстроившиеся в ряды, большей частью с оградой из штакетника, безупречные лужайки и обилие аккуратно подстриженных кустов. Над многими домами вьется американский флаг; минивэны и большие пикапы – обычное дело. Прошли десятилетия с момента воплощения начальной утопической мечты, но все выглядит так, что тут сохранилась квинтэссенция американского пригорода для среднего класса и «синих воротничков» во всей полноте, сохранился дух основателей.

* * *

Сегодня мы говорим о жизни в городском мире; но реальность в том, что для большинства из нас это пригородный мир, мир свободной застройки. Начиная с конца Второй мировой город, каким он был известен многие тысячелетия, подвергся быстрым и радикальным переменам. Ближе к концу XX века было сделано предсказание, что город растворится в бесконечно расширяющихся мегалополисах. Колоссальная городская конгломерация Большого Лос-Анджелеса, которая сегодня покрывает более 33 954 квадратных миль[482] в Южной Калифорнии, во многих отношениях является метрополисом, или материнским городом стремительного роста.

Вид с воздуха на район Лос-Анджелеса – одно из самых впечатляющих зрелищ на земле, это чудовищная концентрация людей, активности и энергии. Больше, чем Республика Ирландия, с населением в 19 миллионов человек, это не город, а настоящая вселенная: созвездие городов, переросших жилых зон, индустриальных территорий, офисных парков, центров распределения, соединенных милями и милями асфальтовых дорог. Для многих визитеров в послевоенные годы этот чрезмерно огромный мега-мегаполис был отвратительной, жуткой вещью, непостижимой для тех, кто привык к традиционному, компактному городу с легко определяемым центром.