Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену

Изоляция сопровождалась преследованиями. Под датой 6 августа 1915 г. Эзекиеле Мардзари записал о многочасовом марше, привале, а затем — разделении батальона: «одна половина остается на отдых, а мы, бедняги, высунув языки, уходим в окопы»[225]. По рассказам многих солдат, итальянцев отправляли на самые обременительные и опасные службы, заставляли работать в любых погодных и рискованных условиях, наказывали за любую мелкую оплошность, дискриминировали при предоставлении отпуска: «Оскорбления — обиды — презрение — и даже разные придирки заставляют вас понять, что это — чистая ненависть к нации», — писал Джованни Бона[226]. Также и Эмилио Фузари, госпитализированный недалеко от Вены, в августе 1915 г. испытал на себе враждебное поведение австрийских монахинь, «которые смертельно ненавидели нас, итальянцев. <…> Была так очевидна рознь между нами и немцами, я даже получал от них оскорбления, после того, как проливал кровь за этих немецких тупиц и дикарей, и не имея теперь возможности ответить им из-за моего языка»[227].

Если перейти от свидетельств отдельных людей к отчетам военных учреждений, как итальянских, так и австрийских, то картина полностью подтверждается. В конфиденциальном докладе информационного отдела итальянского военно-морского флота говорилось об «очень тяжелом, суровом» состоянии солдат итальянской национальности в австро-венгерской армии, «подвергавшихся варварскому обращению». В Италии прекрасно знали о практике распределения этих солдат небольшими группками внутри других формирований и содержания их вместе только на этапе начальной подготовки, а также о резком ухудшении условий для этих «несчастных» после вступления Италии в войну[228]. Подобное дискриминационное обращение было осуждено депутатами-католиками из Фриули и Тренто как в посланиях, адресованных центральным властям, так и после возобновления работы парламента в Вене весной 1917 г., в публичных выступлениях. Католики пытались выразить свою лояльность габсбургским институтам, что стоило им жестоких обвинений в «австрийское™» со стороны либералов и националистов.

В феврале 1916 г. Джузеппе Бугатто из Фриули обратился к военному министру в Вене с просьбой о вмешательстве по поводу несправедливого отношения к италоязычным солдатам в имперской армии. При этом он процитировал текст письма, написанного на немецком языке солдатом из Фриули, награжденным за действия в войне на Южном фронте, который жаловался на отсутствие доверия, на постоянное отдаление от линии фронта, на ненависть к Италии, бессмысленно распространяемую на всех, кто говорил по-итальянски[229]. В октябре 1917 г. капитан графства Гориции Луиджи Файдутти написал то же самое в послании на имя премьер-министра, но и ему также не суждено было получить конкретного ответа[230]. Трентинец Энрико Кончи осудил преследования в пламенной парламентской речи 17 июля 1918 г.[231], но к тому времени всё зашло слишком далеко, чтобы восстановить в империи доверие между народами.

История самого Кончи и вместе с ним других католиков из Трентино является в этом смысле поучительной. В начале военного конфликта они не ставили под сомнение свою лояльность империи и были категорически против любой гипотезы об изменении суверенитета своего края. Однако на последнем этапе войны они пошли на болезненный разрыв с католическими лидерами Гориции, которые по-прежнему отождествляли себя с Габсбургским государством[232]. Арест Кончи и преследование других политиков Трентино действовало так же, как и репрессивное обращение с солдатами и гражданскими лицами, создавая всё более глубокий разрыв между широкими слоями итальянского населения и габсбургскими институтами.

5. Армия дезертиров?