Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену

Среди самых закоренелых клише о разных национальностях можно было бы ожидать отрицательного суждения также и об итальянцах, но тут ситуация представилась иной. Из корреспонденций выяснилось, что среди итальянцев Австрии ирредентистские настроения проявлялись исключительно в городских центрах, в то время как «душа» сельского населения посчиталась «здоровой», верной императору. В отчете подчеркивалось, что среди итальянцев не встречалось случаев массового дезертирства, и с убеждением предполагалось, что возможный референдум на приграничных территориях, на которые претендует Италия, дал бы подавляющий результат в пользу Австрии. Суждение цензоров о поведении италоязычных солдат было однозначно положительным, но тут, как и в других случаях, военные лидеры проигнорировали это мнение, которое противоречило их предубеждениям относительно различных национальностей[437].

Именно цензурный аппарат посвятил себя слежке за италоязычным контингентом в русских лагерях — этот интерес рос вместе с развитием соглашений между Италией и Россией о его освобождении. Вена прекрасно знала о процессе прежде всего благодаря итальянской печати, трубившей о соглашениях между Римом и Петроградом, о сборе итальянских военнопленных и о прибытии в Италию их первых конвоев. Таким образом, австрийцы быстро выявили Кирсанов как наиболее важное место сбора, при этом в августе-сентябре 1915 г. их цензура насчитала 269 мест интернирования, откуда шли письма итальянских пленных[438]. Австрийское Верховное командование приказало цензорам осуществлять особый контроль за перепиской этой категории пленных и выявить их имена[439]. В последующие месяцы была создана обширная база данных с именами италоязычных пленных в России, которая постоянно обновлялась на основе перехваченной корреспонденции. В то же время австрийские власти продолжали собирать подробную информацию о деятельности итальянского правительства, об отправке эмиссаров в русские лагеря с целью национальной пропаганды, о реакции на это среди пленных и т. д. В итоге появился тщательный отчет, составленный в виде книги (57 страниц, с указателем имен), отправленной в разные службы, занимающиеся делами итальянцев[440].

Работа по анализу корреспонденции в первую очередь предназначалась как способ найти и идентифицировать «предателей», собрать доказательства, необходимые военным судам для процессов по обвинению в государственной измене и дезертирстве. Досье на каждого так называемого кирсановца (Kirsanover) после войны предполагалось использовать в качестве инструмента против «возвращения в Австрию политически ненадежных элементов»[441], раз и навсегда искоренив ирредентизм. Уже и во время войны проводились судебные процессы, где заочно осуждали десятки таких солдат (часть их была освобождена и переведена в Италию, в то время как большинство всё еще оставались в плену в России). Свидетельства против них брались именно из переписки, при этом решающую роль играла интерпретационная работа цензуры. Пленному достаточно было быть отправленным в Кирсанов, чтобы признать его виновным в свободном «выборе Италии»; за антиастрийские намеки конфисковали в пользу империи движимое и недвижимое имущество[442]. Австрийские газеты в целях устрашения регулярно публиковали списки дезертиров, чье имущество было конфисковано[443].

Документация, подготовленная службой, отвечающей за цензуру италоязычных солдат, особенно интересна, прежде всего потому, что показывает систематичность, почти одержимость, с которой она собирала подозрительные намеки в письмах, отправленных или полученных пленниками. Служба постоянно составляла и переводила на немецкий язык сборники цитат из корреспонденции, содержащих мотивы ирредентизма. Женщина из Денно (Трентино), написала вполне безобидную фразу своему пленному брату: «Может, ты слышал об Оресте. Он сделал ошибку». Австрийцы бросались выяснять, кто такой Орест, раз его ошибка, скорей всего, состояла в том, что он «выбрал Италию» и, возможно, уже отправлен туда с одним из конвоев, организованных итальянскими властями. В другом случае пленный в письме своему брату, эвакуированному под Вену, сообщал об общем друге, который навещал свою тетю в Турине. Поскольку столица Пьемонта являлась основным местом сбора освобожденных «кирсановцев», сочли необходимым выяснить, кем был тот друг и не объявился ли он в Турине, будучи доставленным из России[444].

Внимание к переписке было чрезвычайным: практически невозможно было ускользнуть любой значимой информации. Но при этом психоз по поводу предательства приводил к неправильному пониманию незначительных сообщений и присвоению им ошибочного значения.