Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену

Однако эта документация крайне важна, потому что она возвращает нам, пусть в выборочном виде и в переводе на немецкий язык, тот ценный источник, который, к сожалению, более не существует в его первоначальном виде. Подчеркнем, что перед нами — фрагменты текстов, взятые из бесчисленного множества писем и открыток: поскольку аппарат контроля посчитал их особо важными, они были переписаны и сохранены, став частью периодических отчетов цензуры. В них мы находим явные антиавстрийские заявления, намерения придерживаться итальянского предложения, ссылки на тех, кто уже сделал этот выбор, и на тех, кто отказался от него, положительные или отрицательные оценки «смены мундира», комментарии, высказанные в этом отношении в семейным кругах. Безусловно, это ограниченный и частичный источник. Ограниченный, потому что представляет собой лишь фрагмент огромной переписки пленных, говорящих по-итальянски: несколько сотен отрывков из неисчислимого количества посланий. Частичный, потому что шел поиск виновных, и в собранных цитатах дистанцирование от Австрии преобладает над демонстрацией лояльности, и, кроме того, полностью исключены письма, где политико-национальные мотивы отсутствуют. В этих сборниках мы находим наиболее компрометирующие цитаты — при полном отсутствии примеров существенного безразличия к национальной теме, которое, вне сомнения, преобладало. Было бы ошибочным рассматривать эти выдержки как репрезентативные для всей переписки, поскольку это означало бы придать вопросам лояльности несуществующую центральную роль[445].

Тем не менее частичный и избирательный характер этих цитат все-таки полезен и для наших целей. Пусть они не могут сообщить нам весь сложный военный опыт, они показывают, как пленные реагировали на предложение Италии и на возражения противников «смены мундира». Тщательность австрийских властей при отборе отрывков убеждает нас в репрезентативности данных сборников для целей, для которых они создавались, а значит, и для наших. Кроме того, цитаты корреспонденции, выбранные австрийской цензурой, не представляют собой какой-либо случайный источник, а базу, по которой власти вырабатывали свое общее суждение о поведении итальянских пленных, степени их лояльности и причинах того или иного выбора. Сравнивая цитаты с итоговыми отчетами цензуры, теперь мы можем оценить степень обоснованности ее выводов.

Что же эти пленные итальянцы писали в отношении возможности освободиться и отправиться в долгое путешествие в Италию? Прежде всего, такую компрометирующую тему они обычно пытались скрыть между строк, казалось бы, невинного разговора. Пленные знали о том, что их переписка тщательно изучалась, и поэтому, говоря о своих намерениях или о друзьях и родственниках, которые уже уехали в Италию или намеревались это сделать, они избегали даже произносить название вражеской страны, используя весьма наивные фразы (забавно, что они считали этого достаточным, чтобы ввести цензуров в заблуждение). Для Италии давались такие формулы: «куда течет наша прекрасная река[446]», «где климат лучше», «где больше солнца», «в более теплые и красивые места», «где едят зеленый салат», «где лукоеды», «где мамалыжники[447]»[448].

Что касается перспективы отправления в Италию и того, как судить о тех, кто туда решительно собрался, в письмах пленных выражался весь спектр возможных позиций. С одной стороны, выражались открытые подтверждения итальянской принадлежности и глубокое чувство ненависти к Австрии и всему немецкому («Мы пойдем вместе, единые, полные чувства итальянское™, чтобы отомстить этим варварам»)[449]. Но таких было немного — явное меньшинство, которое, возможно, сформировалось благодаря итальянской пропаганде в Кирсанове, где в результате патриотического воспитания развивалось полное чувство принадлежности к Италии. Гораздо чаще встречались оценки, не имевшие ничего общего со сферой национальной принадлежности: «Дела у него наладятся. Лучше ему быть живым, чем мертвым, несмотря на бесчестье»[450], — писала пленному его сестра, комментируя отбытие в Италию знакомого: она демонстрировала внимание к аспекту верности мундиру, при убеждении, что главный приоритет — спасение жизни. «Я не останусь еще на одну зиму в России. Я тоже, наверное, отправлюсь в Италию, на нашу родину, потому что очень устал от России. Зимой тут слишком холодно», — вторил один «кирсановец», раскрывая настоящую причину «выбора Италии». Именно тяжелые лагерные условия жизни и в первую очередь невыносимый холод толкали людей к «смене мундира».