Меж двух океанов

Человек в шкуре ягуара не договорил. Он пустился со всех ног, потому что в это время к нему мчались двое игроков Дождя, чтобы вырвать у него драгоценную палицу, усаженную обсидиановыми шипами. Они догнали его, один из преследователей схватил палицу, другой рывком сорвал пятнистую шкуру ягуара.

Едва она коснулась земли, как тут же растаяла, превратившись в бесформенное, выжженное солнцем пятно.

Видение тотчас же исчезло, пятна тени от листьев посветлели, серебристое сияние порозовело.

Месяц погружался в джунгли, восток робко светлел.

Игра в фанты или призывание ветров?

— Горе нам, сеньор, гостиница все время наполовину пустует. Сами знаете, от Мехико к нам далеко. Да, чтобы не забыть, ваши компаньоны уже давно ушли, они тащили с собой какой-то чемодан. Они сказали, что, мол, вы их найдете. — И старик, дежуривший в этом отеле, вероятно, целыми сутками, устроился поудобней в своем кресле в швейцарской и преспокойно уснул.

Солнце уже стояло высоко. Вместо ночной каменной стены вдоль дороги тянулся ветхий деревянный заборчик, вместо стража ворот в шкуре ягуара у раскрытой калитки сидел мальчонка и продавал открытки. Двор был пуст, нигде ни одной живой души. Не дворцы, купающиеся в серебре лунного света, а жалкие развалины, жестокие следы времени, покрывали здесь огромное пространство, отданное во власть дождей, ветра и солнца. Северный фасад пирамиды, по ступеням лестницы которого ночью вползала пестрая змея жертвенной процессии, было то единственное, что реставраторы этих развалин сумели кое-как привести в первоначальный вид. Восточная и южная стороны представляли собой горы обломков каменной кладки, сдвинутых с места каменных глыб и выветрившегося щебня. По такой лестнице торжественная процессия едва ли смогла бы добраться к своим божествам.

В сырой полутьме часовни на вершине пирамиды с потолка свисали десятки темных «сосулек» — гирлянды спящих летучих мышей. Справа у подножья пирамиды возвышался прославленный Храм воинов с площадью Тысячи колонн. В западном направлении одиноко торчали две огромные стены с небольшой часовней, перед которой ночью разыгрался драматический матч между командами Дождя и Ветра. Повсюду кругом раскинулись неоглядные юкатанские джунгли, от неба их отделяла математически точная прямая горизонта. Нигде ни малейшего признака хотя бы крошечной возвышенности. Почему же люди все-таки поселились в этом негостеприимном краю? Если это были тольтеки, заложившие фундамент высокой культуры индейцев майя, то почему они обосновались именно здесь, коль до этого они жили в прекрасной долине Анауак, окруженной вулканами и сосновыми лесами, омываемой животворными дождями, с плодородной вулканической почвой? Почему они избрали для себя эти дикие заросли, на месте которых, как утверждают ученые, некогда было дно моря? Почему именно здесь они посеяли принесенные с собой зерна кукурузы, если они не встретили тут ни единой речки, ни одного ручейка, если прямо у них на глазах дождевая влага уходила в почву, если они знали, какой невероятной редкостью здесь оказывается колодец?

Единственные два колодца на всю бескрайнюю окрестность находятся именно здесь, в Чичен-Итса, на Берегу колодца ицаев. (Chi — означает берег или устье, chen — колодец; имя Itza индейцы майя присвоили себе после смерти своего мудрого вождя Итсамны в VI веке.)

Вопросы, предположения и сомнения — вот три слова, которые парят над всем этим краем. Историки сомневались: а действительно ли сердца вырывали у живых еще жертв? При этом они ссылались на епископа Диэго де Ланда, хотя тот ни единым словом об этом не упоминает. Сомневаются они и в том, существовало ли поле для игры в мяч и существовала ли сама игра тлачтли, хотя ее подробно описывает испанский историк XVII века Антонио де Эррера в своей восьмитомной «Истории» [12]. О площадке для игры в мяч высказывались предположения — да, опять же предположения! — что это вовсе не площадка для игры в мяч, а священное место, отведенное для культа кукурузы. Мол, в период, когда поля были подготовлены для посева, четверо жрецов призывали здесь все четыре ветра: северный, чтобы он не принес войны; западный, чтобы он изгонял из стран болезни; южный, чтобы раздувал огонь под срубленными деревьями; восточный, чтобы собирал из облаков влагу и помогал кукурузе быстрее расти. После этих-то молитв верховный жрец и выбрасывал резиновый мяч — символ быстрых ветров. Прославленные воины вместе со жрецами, стоя в кругу до самого заката солнца, должны были перебрасывать мяч так, чтобы он не упал на землю. Падение мяча было дурной приметой, согласно которой в этот год могли последовать стихийные бедствия, болезни, войны, неурожай, голод и… смерть.