Меж двух времен

Вот и сейчас лампа зашипела у него в руках, потом загорелась дымным розовым пламенем, и Джек с размаху вонзил ее в землю. Я сунул один из ключей в замок багажника и принялся отчаянно его крутить.

Джек мигом выхватил у меня ключи, нашел нужный, вставил его, повернул и откинул крышку багажника. Тут-то они и были, освещенные мигающим красноватым пламенем: две громадные коробочки, которые кое-где уже потрескались. Я схватил их обеими руками и швырнул на землю. Они были невесомы, как детские шарики, шероховатые и сухие на ощупь. От одного ощущения их у себя в руках я совсем потерял власть над собой и принялся топтать их, дробить и давить ногами, не слыша даже своего хриплого, бессознательного вопля: «Ах-ха! Ах-ха!» — крика ужаса, животного отвращения и злости. Ветер раздувал пламя, пока оно не начало разлетаться во все стороны, и на дороге, прямо перед собой я увидел огромную тень свою собственную, которая корчилась и извивалась в диком, безумном танце, увидел всю эту кошмарную сцену, которую заливал кровавый свет мерцающего огонька; видимо, я тогда чуть не сошел с ума.

Джек изо всей силы дернул меня за руку, оттащил в сторону, и мы вернулись к багажнику. Джек вынул запасную канистру бензина. Он открутил пробку и прямо на обочине облил эти две огромные невесомые кучи; они сразу же превратились в какую-то плесенеобразную мешанину. Потом я выдернул светильник из почвы и, швырнув его в эту желеподобную массу, побежал к дверям машины.

Когда «форд», подскакивая, выскочил на трассу, я оглянулся: пламя вдруг подскочило метра на два вверх, оранжево-розовый свет озарил все вокруг, и видно было, как извивался и отплывал в сторону густой жирный дым. Когда Джек переключил на третью скорость, я заметил, как пламя быстро опало и превратилось в несколько маленьких, красно-голубых мерцающих язычков, а дым снова сделался кроваво-красным. Вдруг язычки исчезли — то ли стали невидимы, то ли погасли, не знаю.

Теперь я уже ничего не говорил и не думал, как и все мы; нас покинули всякие мысли, ощущения или эмоции. Я просто сидел, держа Бекки за руку и наблюдая, как дорога делает повороты, спускается с пригорков и поднимается на них, а Бекки молча и неподвижно сидела рядом.

Прошел час, а может, и больше. Впереди засветился холодный, негостеприимный неоновый знак: «Есть свободные места», и мы остановились у мотеля «Ранчо-Как-его-там». Джек вышел и, когда я открывал дверцу, Бекки нагнулась и прошептала:

— Не заказывай мне отдельную комнату, Майлз; я слишком напугана. Я не могу сейчас оставаться одна, не могу. Майлз, умоляю, мне так страшно.

Я кивнул — ничего другого не оставалось делать — и вылез из машины. Мы разбудили хозяйку, вечно усталую и раздраженную женщину среднего возраста в халате и тапочках, которая давно уже перестала удивляться, отчего это люди будят ее посреди ночи. Не обменявшись с нами и пятью словами, она предоставила нам два двухкомнатных номера, получила деньги, выдала ключи и дала заполнить регистрационные карточки. Не размышляя, я написал первое пришедшее в голову имя и устыдился; потом заметил, что Джек делает то же самое, и понял, почему. Это было, конечно, по-детски, но нам именно тогда казалось чрезвычайно важным сделаться неизвестными, забиться в какую-нибудь щель так, чтобы никто на свете не знал, где мы.

В наваленной как попало куче одежды на заднем сиденье Джек нашел свою пижаму, мне это не удалось, и я позаимствовал пижаму у него; женщины извлекли ночные рубашки. Я отпер дверь нашего номера и пропустил Бекки перед собой. Я просил две кровати, но там стояла одна двухспальная, и когда я со стыдливым возгласом повернулся к двери, Бекки остановила меня, схватив за руку:

— Пусть будет так, Майлз, пожалуйста! Я слишком боюсь, я никогда еще с детства так не пугалась. О, Майлз, ты мне нужен, не оставляй меня!

Мы заснули меньше чем через пять минут. Я лежал рядом с Бекки, обняв ее одной рукой, а она вцепилась в мою руку, крепко прижимая ее к себе, как маленький ребенок. И мы спали, просто спали всю ночь. Мы были измождены до предела, я сам не спал с трех часов предыдущей ночи. Вообще-то для всего есть место и время, но если место и было подходящим, то время — никак. Мы спали.

Если мне что-то и снилось, в памяти не осталось никаких следов; я напрочь отключился от всего вокруг, и это был лучший из всех возможных вариантов. Я, наверное, спал бы и до полудня, но примерно в половине девятого или чуть позже я пошевелился, толкнул кого-то и услышал вздох. Я широко раскрыл глаза, сонная Бекки пошевелилась, поудобнее устраиваясь около меня.