Между болью и страхом

От собственного голоса я вздрогнула. Хриплый, надтреснутый, он слишком часто был единственным, что я слышала. Окинув взглядом двор, я убедилась, что мои надсмотрщики вновь на местах. Они делали вид, что вовсе не следят за мной. Крепкая девица с испещрённым мелкими шрамами лицом чаще всего сидела у выхода и старательно плела корзину. Одну и ту же. Уже год.

Другая, высокая с мрачным взглядом перебирала крупу у стены напротив, но стоило мне подойти ближе, как она поднималась и следовала за мной, пока я не подходила к другой…

За время, проведённое в своей тюрьме, я наблюдала, как окружение сменялось ежегодно. Слуги вели себя отстранённо: никто не касался меня без необходимости, не причинял боли и беспокойства. Забывшись, легко было представить, что я здесь совсем одна.

Раз в несколько дней приходил учитель. Затравленный, ненавидящий всех человечек в застиранной потёртой одежде, под бдительным присмотром посвящал меня в правила поведения в обществе, учил языку, музыке. Он единственный человек, которого я встречала много лет. Несмотря на скверный характер старик иногда, когда от нас отворачивались, подсовывал под циновку что-то вроде подарка. После его ухода я незаметно забирала то мелкий речной камушек с отверстием посередине, то небольшой каштан, источающий едва заметный аромат, то грубо выточенную из дерева птичку или корявую костяную пуговицу.

Хранились эти мелочи как краденые сокровища у стены дома, в углублении, прикрытом деревянной доской, там, где мне доводилось часто сидеть на солнце, погружаясь в медитацию. Единственное, что принадлежало мне, умещалось на одной ладони, но я наслаждалась ощущением обладания. Прикасаясь к бесполезным вещицам, я начинала верить, что нечто иное тоже может быть моим. То, что другие сочли бы мусором, рождало во мне мечты. А за ней появилась надежда — опасная смесь для обречённой.

Пар срывался с губ. Ступая по жёсткой, промерзшей земле я приблизилась к дереву и привычно забралась на нижнюю толстую ветку. Оперевшись спиной о ствол я закрыла глаза и спустя пару минут, когда на меня уже не смотрели пристально, вынула из расщелины треснувшей коры пуговицу. Её я припрятала отдельно от остальных вещиц. Надломленный край был острым и способным разрезать плоть. Однажды, стискивая её в кулаке я располосовала кожу и затем пришлось прятать рану от вездесущих слуг. К счастью затягивалось на мне всё очень быстро. К следующему дню ладонь зажила, но своё неожиданное оружие я убрала на дерево, там где чаще всего могла незаметно ото всех делать кромку костяной пуговицы ещё тоньше, затачивая её о браслет, обхватывающий запястье. Иногда я царапала кожу. И с каждым разом она всё быстрее исчезала. Это напоминало о том, как мало времени у меня осталось.

Когда костяная безделушка оказалась стпрятана под полосой металла над местом где особенно сильно ощущался пульс я успокоилась. Даже крохотная возможность контролировать собственную смерть внушала уверенность.

* * *

Они облачили меня в незнакомую одежду. Непривычную. Плечи тянуло вниз, тяжёлая ткань мешала шагать и широкий пояс слишком туго лежал на талии. Как бы мне не хотелось остаться босой, но пришлось обуть странные сандали, каких я не видела на слугах. Наверняка всё облачение служит лишь одной цели — не позволить мне сбежать. Я едва стояла на ногах, балансируя на деревянных колодках и не знала как смогу идти. Эта проблема решилась довольно неожиданно. Ворота, до того дня не открывающиеся ни разу пытались распахнуть и когда это не удалось — с грохотом разломали. Во двор внесли паланкин. Конечно, тогда я не понимала, что это за сооружение, но меня втолкнули внутрь и задёрнули шторы. Оказавшись в полутьме я выплюнула камушек, который лежал на языке. Я не могла уйти без него. Пусть это глупо, пусть бесполезно, но из своего халата я выдернула прочную нить, размохрив край, и намотала её под браслет. Теперь же продела её в отверстие в камне и, связав концы, повесила на шею. Заправив Свою Вещь под одежду, я наконец позволила себе выглянуть наружу. Рядом шли мужчины, полностью, перекрывая мне вид на улицу. Смирясь с невозможностью рассмотреть хоть что-то кроме их спин, я закрыла окно и сложила ладони на коленях.

Несли меня долго. Я успела осмотреть убранство кабинки, оценила роскошь шкуры, брошенной на скамью. Пятнистая и мягкая, шелковистый мех ласкал кожу и я зарылась в него пальцами, теряясь в новых ощущениях. В моём мире было так мало новых впечатлений, что каждое приходящее извне казалось чудом. Перебирая нашитые на шторы кисточки из кручёных нитей я старалась не думать о том, куда меня доставляют. Я родилась не для того, чтобы жить. Моё предназначение продлевать годы своего хозяина. Только это должно стать всей моей сутью. Как мало…