Между долгом и честью (СИ)

— Слишком плохо знают, — прошептал Дрейк и накрыл огонь Рикаса ладонью, крепко сжав его пальцы.

Пламя послушно окутало обе руки. Рикас прекрасно знал, что оно никогда не причинит Дрейку ни малейшего вреда. Огонь — часть его самого, его души, тела, всего существа. Огонь знал тех, кого стоит оберегать. Огонь знал тех, кого не стоит бояться.

Огонь знал…

Порой даже лучше самого Рикаса.

Рикас дернулся вперед и накрыл губы Дрейка своими. Они целовались, а огонь трепетал, зажатый между их телами, соединяющий их руки. Огонь не обжигающий, лишь дарящий тепло и надежду.

— Ты пришел попрощаться? — оторвавшись от губ Дрейка, спросил Рикас.

— Поздравить с годовщиной пробуждения дара.

Рикас улыбнулся, а затем опустил взгляд на по-прежнему сцепленные руки. Огонь погас, позволяя Рикасу чувствовать несколько грубую кожу Дрейка. Чувствовать что-то настоящее, не подвластное магии. Каждый маг считал день пробуждения дара самым лучшим днем в жизни. Дремавшая до этого магия опутывала, накрывала с головой, вырывалась из-под контроля. День, который значился, как последний день дома. День обретения самого себя, истинной силы, настоящего предназначения.

День гибели.

Как мысленно называл его про себя Рикас.

День гибели беспомощности, наивности, детства.

День взросления.

Как говорил отец.

День ухода.

Как называла его мама.

— День обретения, — улыбнулся Дрейк.

— И в первую годовщину этого великого дня я встретил тебя. Что я тогда обрел? Головную боль на все оставшиеся годы обучения?

— Это тебе решать.

Дрейк смотрел на Рикаса и словно ждал его ответа. Рикасу хотелось спросить: «А как же твое нежелание быть моей тенью?» или еще тысячу самых глупых вопросов, на которые способен только он. Хотелось объяснить, что он никогда не считал Дрейка довеском, всегда восхищался им, потому что тот оставался верен себе и свободен. Хотелось сказать, что не решался просить, потому что не хотел ограничить. Ведь хотя бы кто-то из них заслужил свободу. Рикас хотел так много сказать Дрейку, но не смог, ибо сейчас хотел только одного. А еще послать в этот самый момент долг как можно дальше, точно так же, как голос разума.

— Останься, — лишь выдохнул Рикас, а в следующую секунду уже ничего не смог бы сказать, — Дрейк поцеловал его и толкнул в сторону кресла, намекая, что поцелуями он ограничиваться не собирается.

Рикас хотел было возразить что-то насчет спальни и более удобного места, но порой спорить с Дрейком совершенно бесполезно.

* * *

— Пока все идет по плану, но ты сам понимаешь, что Николасу знать об этом совершенно не обязательно?

Алеф всматривался в чашу с прозрачной жидкостью, пытаясь разглядеть знакомые черты лица, но рябь оказалась слишком сильной, поэтому все черты смазывались, оставляя Алефу самому додумывать такой приятный и близкий его сердцу образ.

— Сказать, что младший Вайт уже практически поправился или наоборот, что его выздоровление под большим вопросом?

— Конечно, второе, Алеф. Николас должен сомневаться в том, что я справлюсь. Он должен начать действовать более активно.

— Чтобы мы могли его устранить?

— Чтобы иметь возможность использовать его так, как нужно нам, мой милый Алеф, — собеседница рассмеялась, — я могу рассчитывать на тебя?

— Конечно! Я сделаю для вас все.

Жидкость перестала рябить, а все, что оставалось Алефу, лишь перебирать в памяти самые прекрасные и счастливые часы в его жизни. Он любил Госпожу и был готов пойти ради нее на все, абсолютно на все.

— Алеф. — Голос Николаса вырвал из мечтаний.

— Я уже иду! — крикнул он и направился к двери.

Пусть это претит, но пока он собирается играть роль идеального ученика.

Всего лишь фигуры

Джеймс шел по коридорам замка Рикаса и размышлял, как эльфийки, такие хрупкие на вид, столь легко управляются с подносом, да еще и носить его умудряются в одной руке. Он, рыцарь Анталийского королевства, воевавший не в одном сражении, принимавший участие в десятках турниров, еле тащил злосчастный поднос двумя руками, при этом идти еще приходилось очень медленно, чтобы не расплескать суп и вино. Нет, в слугах один из лучших рыцарей Анталии долго бы не продержался точно. Но он поставил себе цель приготовить и принести Андриэлю обед, а рыцаря, настроенного что-то сделать, не мог остановить какой-то злосчастный серебряный поднос. О четырех ожогах, полученных во время приготовления супа, Джеймс собирался умолчать. Неважно, какими жертвами повержен враг. Главное — победа, а способы ее достижения не касаются никого, кроме рыцаря.