Между дураком и подлецом

Ощущение ранее пережитого, или, говоря иначе, дежа-вю, это когда ты стоишь в плавках на пустынном галечном пляже за один миг до прыжка в море с длинного пирса, а тебе кажется, что все это уже было. Но иногда бывает ложное дежа-вю, когда все это действительно было, а сейчас просто повторяется в мельчайших деталях, накладываясь на воспоминания, и в сознании возникает ощущение иллюзии. От этого не долго и рехнуться, но за последние три дня я получил хорошую дозу сюрра на «Сухогрузе», и поэтому легкое чувство нереальности реального меня совсем не беспокоило.

Было раннее утро середины недели. Нежаркое солнце ласково согревало тело, а свежий ветерок с моря трепал волосы. В небе безумствовали крикливые чайки, а на рейде и в грузовом порту то и дело натужно гудели крупнотоннажные танкеры, сухогрузы и контейнеровозы, как будто перекликаясь между собой и требуя от докеров: кто погрузки, кто разгрузки.

Я мог бы бесконечно долго наслаждаться морским пейзажем, но, чтобы не получилось как вчера, я поскорее скатал в рулон одежду, разбежался по пирсу и нырнул в набежавшую изумрудную волну. Вода казалась ледяной, но после нескольких энергичных гребков тело привыкло к новой температуре, и стало даже приятно от чувства покалывания на коже.

Между тем я все никак не мог в полной мере сосредоточиться на ощущениях – меня тревожила неопределенность на «Сухогрузе» и моя роль в этом деле. Всем было понятно, что я буксовал на месте, и это не добавляло бонусов к моей журналистской репутации. Однако чертовски не хотелось думать ни о чем тревожащем, рассекая гладь моря перед собой, и я плюнул на всех этих Бабосянов с Недоумченками и взял направление к восточному молу, где со стороны залива вода была прозрачной, и можно было вдоволь понырять.

Выйдя на берег спустя часа полтора, первым делом я проверил телефон. Пропущенных звонков не было, значит, в рыночном «паноптиконе» все было тихо и спокойно. В противном случае мне бы уже звонили, если не дядя Додик, то Бабик уж точно. Наскоро вытерев тело бумажными полотенцами, я облачился в свою обычную одежду: черные классические брюки, скроенные по южному фасону – шириной в Черное море, – зауженную темно-вишневую рубашку с белыми узорами из восточных огурцов и, сменившие уже две подметки, черные кожаные туфли с острыми носами. Голову как всегда увенчала всесезонная серенькая кепка.

Спешить мне было некуда. Походкой беззаботного курортника я покинул пока еще безлюдный городской пляж – чайки, что сидели на белоснежной балюстраде, на этот раз молча провожали меня черными бусинками глаз – и вышел на Приморский бульвар. Торговцы многочисленных сувенирных павильонов уже успели понять, что сезон окончен и с унылым видом скучали в полном одиночестве, окруженные пестротой и разнообразием товаров, в один миг ставших бесполезными. Под разноцветными тентами уличных открытых кафешек свободно прогуливались голуби да шныряли воробьишки, выискивая между пластиковыми стульями и столами оброненные ненасытными курортниками крошки. Невдалеке от автоматов с газированной водой я заприметил передвижной охлаждаемый прилавок с синей надписью: «Мороженое». Я позвенел монетами в кармане, оценивая по звуку, хватит ли на мой любимый щербет, и направился прямиком к мороженщице.

Пересчитывая на ладони мелочь, я нырнул под огромный синий зонт, стоящий на длинной ножке с пригрузом. Зонт был настолько велик, что под ним не только укрывалась от солнца продавщица с холодильным прилавком, но еще хватало места для холодильника с напитками и двух высоких столиков, рассчитанных минимум на четверых посетителей. Подняв глаза на мороженщицу, я поначалу растерялся, и было от чего – передо мной стояла, грозно уперев руки в покатые бока, толстая, неряшливая тетка в заляпанном разноцветными пятнами халате и в розовом фартучке, зажеванном под свисающим животом, а в ее светлых волосах запуталась белая форменная наколка – это была продавщица из детского кафе-мороженое «Буратино».

Я быстро совладал с эмоциями и произнес:

– Здравствуйте! А можно мне щербет, пожалуйста?

Подумать только, столько времени прошло, а она тоже меня узнала. Наградив меня свирепым взглядом из-под прищуренных век, мороженщица процедила сквозь сжатые губы:

– Значит, щербета тебе захотелось, да? А больше ничего тебе не надо?

– Нет, спасибо, – ответил я, не теряя самообладания.

– А может быть, тебе еще жалобную книгу дать? Может быть, ты хочешь написать на двух страницах о грубом обслуживании? Пис-с-сатель…

Она сдвинула в сторону стеклянную дверцу холодильного прилавка, взяла в руку круглую ложечку на длинной ручке – такую, какой делают шарики из развесного мороженого, – в самом деле зачерпнула ей ванильный пломбир и ни с того ни с сего с силой залепила им в меня, со словами:

– Вот тебе обслуживание…

Я не ожидал ничего подобного, поэтому мороженое смачно шлепнулось мне прямо по лбу и растеклось по всему лицу. Пока я протирал залипшие глаза, мороженщица входила в раж от первого попадания.

Она вновь зарядила ложечку пломбирным шариком и наотмашь запустила им в меня, сказав:

– На, получи сдачу…