Между двух миров (СИ)

Ты не устаешь, ты могла бежать так вечность, если бы не боль в руках. Шипы рвутся наружу, натягивают манжеты, мир вокруг мигает, как светофор, красный, желтый, зеленый. Ты останавливаешься и смотришь вниз, туда, где за границей города серебристо — серый, плотный как вата, туман, падает вниз, бесшумные волны ударяются о серый бетон канала, воздух пропитан сухими брызгами, пресными, стерильными брызгами без вкуса и запаха. Там, внутри, притихшее сердце дамбы, что еле бьется, а вокруг пенится сила — сила электричества. Ты глубоко дышишь, но кислород не помогает, шипы тянут и тянут, просятся наружу, горло скручивает от жажды, мышцы от боли, ты разворачиваешься и бежишь обратно.

Звонок застает тебя у самого дома, неприметного красно — коричневого кирпичного, с балкончиками и завитушками, семейное общежитие для преподавателей. Ты могла бы позволить себе что — то получше, на собственные средства, но это обязательное условие для визы — полный, тотальный контроль. Ты достаешь телефон и вытаскиваешь наушники, незнакомый номер настойчиво мигает зеленым.

— Да!

По ту сторону шипение и щелчки.

— Кто это? Говорите!

Шипение сменяет тишиной, а потом связь прерывается.

Ты задумчиво убираешь телефон в карман и мысленно обещаешь себе больше никогда не брать его с собой на пробежку. В сотый, тысячный раз? Достаешь ключи, открываешь дверь, домой ты всегда заходишь со двора, это помогает избегать соседей и информационного табло, на котором бегущей строкой настойчиво ползут новости, цены на воду, на сцеры, курсы валют, мировые скандалы, бесконечная череда протестов и бесконечная череда смертей.

Дома пусто, часы показывают 7–30, Фархад уже ушел на занятия. В раковине стоит немытая тарелка. На кофеварку налеплен стикер в виде сердечка, ровным, мелким почерком написано:

«Доброе утро, у нас кончился кофе! Выпей чаю, от этого не умирают. Кофе я куплю. Удачного дня!»

Без кофе плохо, он хорошо перебивает вкус ауриента. Ауриент привозят каждый день, в больших пластиковых бутылках из — под воды, бутылки стоят везде: в коридоре, в ванной, в кухне. Мутная жидкость, сок аурии, бурого, мерзкого растения, с кислым запахом, шесть месяцев в году он заменяет вам воду. Воды в доме вообще нет, перекрыли еще в конце апреля, служба контроля поставила заглушки и пломбы на трубы и краны, теперь до сентября вы живете в режиме солнечных ванн, ауриента и государственных бань и прачечных.

Фархад не против, он не потеет и без труда отключает вкусовые рецепторы, а тебе паршиво и приходится выкручиваться, добавлять пряности и много сахара. Ты идешь в ванну, снимаешь потную футболку, бросаешь в корзину для грязного белья и на минуту останавливаешься перед зеркалом. От шеи вниз, по груди и животу разбегается татуировка, будто гигантский паук поселился в выемке между ключиц и живет там, только затем, чтоб ткать свою гигантскую, серебристую паутину. Это особая честь, от которой теперь только горечь во рту и жар по ночам. Татуировка это то, что сшивает все части тебя в одно целое, из отражения в зеркале на тебя смотрит почти человек. Почти.

Ты возвращаешься на кухню, достаешь из холодильника остатки вчерашнего мороженного и шоколадный сироп, в мультиварке все еще стоит горячая, овсяная каша, но тебе не хочется есть, от боли слегка подташнивает и кружится голова. Первая пара занятий в 10.00 и можно еще успеть попасть в парикмахерскую к Ирине, уложить волосы.

Школа Святого Михаила не самое престижное, но очень известное учебное заведение, основанное Красным крестом, после очередного тяжелого голодного года. Каждый раз, входя в высокие, деревянные двери, обитые железом, проходя по узкому, каменному мосту и оказываясь во внутреннем дворе — колодце, ты вспоминаешь о войне. Здание школы ничто иное, как оборонительное сооружение. Замок, холодный, пропитанный историей и памятью войн. Для тебя это было вчера. Для гайоли вечность назад. Глядя в окно своего кабинета, на извилистый изгиб внешней стены, на бойницы, башни и баскетбольную площадку, где дети беззаботно кидают мяч в корзину, ты завидуешь гайоли, их короткой памяти и короткой жизни.

На двери твоего кабинета табличка: История и культура Неведомых рас. На столе табличка с именем: Анна Индира Ксарави. На доске нарисованное мелом Древо Изначального. Ты никогда не рассказываешь о том, что на самом деле оно вовсе не похоже на дерево, избегаешь всего, что трудно объяснить, ищешь аналоги и метафоры, за три, четыре урока очень устаешь постоянно подбирать слова и защищаться. Дети жестоки, они не играют в дипломатию, они откровенны и оголены, как провода, тебе понадобилось пять лет, чтобы смириться с тем, что из тебя плохой педагог.

Звенит очередной звонок, дети толпой вваливаются в кабинет, шумят как стадо варгонов в брачный период, у всех в руках телефоны, у кого ручные терминалы, у кого — то встроенные сенсорные панели на лацканах пиджаков и курток. Технология цветет буйным цветом. Тебе не хочется думать о том, какой ценой им дался прогресс и независимость, сколько крови пролилось на этой, новой для них, Земле.