Между двух мужей

– Она выбросилась… выбросилась из окна! Просто так, ничего мне не сказав – правда, я спала, я крепко спала, проснулась только от грохота… Зоя дергала и дергала раму, она не смотрела на меня, сама бледная такая, а лицо… чужое! Совсем чужое! Она просто рвала эту раму на себя, тащила ее – и окно распахнулось, тогда она сразу же вскочила на подоконник и прыгнула вниз!

Это прокричала Марина. Заспанная, взлохмаченная со сна, вся трясясь, девушка в голубой пижаме стояла между тумбочкой и кроватью, прижавшись к стене. Окно было распахнуто настежь. Свежий ночной воздух со свистом врывался в помещение – белая штора взлетала и закручивалась штопором, закрывая Марину, она продолжала что-то лепетать, рассказывать, но рыдания уже схватили ее за горло – бедняжка закашлялась, сникла и, держась за стену, тихо села на свою кровать, ухватившись за ворот пижамы трясущимися руками.

– Закройте же кто-нибудь окно! – громко сказал доктор.

Окружающие немного пришли в себя. Полная медсестра, взявшись за ручку на оконной раме, выглянула вниз. Она высунулась так далеко, что я испугалась: сейчас свалится! Но женщина с удивительной для ее большого тела легкостью спрыгнула на пол и громко хлопнула рамой. Из разбитой форточки все так же несло ужасом и свежестью.

– Ни зги не видно, – сказала медсестра, подсовывая под шапочку выбившиеся от ветра волосы.

В палате же, напротив, горел яркий свет. Под ногами хрустели осколки ночника: очевидно, его сбило порывом ветра, когда Зоя открыла окно.

– Марина! Вам не могло этого привидеться? Вы хорошо себя чувствуете? – допытывался у моей подопечной очкастый доктор.

– Нет! Нет! – шепотом кричала Марина, пока медсестра бережно заворачивала ее в плед. – Я не сумасшедшая – я все видела своими глазами! Да вы же сами видите, что Зои нет здесь! Она там, она там, она внизу…

Я сорвалась с места и кинулась вниз.

…Сама не помню, как я одолела все эти бесконечные лестничные пролеты. Но надо найти Зою! Пытаясь вычислить квадрат, куда должна была упасть девушка – если она действительно выпала из окна, – я заметалась по больничному двору. Но – не видно, совсем ничего не видно!

Есть! Лежит прямо под окнами, на той стороне, где горит свет… Она, Зоя. Глупо было надеться на то, что она жива, упав на асфальт с такой высоты, но все же я опустилась на колени и приложила пальцы к вене на ее шее.

Никакой надежды…

Из больничных дверей выбежали какие-то люди, они волокли каталку; и через пару минут покатили ее обратно, но теперь на ней лежало что-то темное, бесформенное…

– Мертва, конечно, – сказал кто-то за моей спиной. – Еще бы – с такой высоты сорваться! Не тело, а мешок с костями. Оно даже загремело, когда мы его поднимали…

Перед моими глазами встало долгоносенькое, невзрачное, узкое Зоино лицо с чересчур близко посаженными глазами, в которых всегда стояло такое наивное, слегка глупое выражение… Мертва! И она мертва!

Но как же быть с Мариной?

Нужно срочно позвонить ее матери, Илоне.

* * *

Покинув больницу, я направилась прямиком в главный парк, чтобы разыскать среди художников девушку Сашу. Задача, вполне сравнимая по сложности с известным выражением – «иголку в стоге сена найти», но иного выхода у меня не было: других зацепок для дальнейшего ведения расследования пока что не предвиделось. А так – хоть какая-то ниточка.

Как всегда, этот уголок городского сада (что-то вроде нашего местного Арбата) пестрел шумной толпой «людей искусства» или тех, кто себя норовил к таковым причислить. Вокруг окрашенных во все цвета радуги деревянных скамеек, выписывая замысловатые виражи, бродили посетители. Попадались среди них и скучающие, и возмущенные лица, но большинство смотрели на выставленные вниманию публики полотна в простеньких деревянных рамах с искренним увлечением. То и дело между представителями публики и художниками, которые стояли рядом со своими произведениями с нарочито скучающим видом, возникали, например, такие диалоги:

– Скажите, – усаживаясь на складной стульчик, спрашивала одного бородача жеманная дамочка не первой свежести, – вы мне точно обещаете? Мой портрет будет действительно прекрасным?

– Конечно, – снисходительно отвечал ей «мастер», закрепляя на складном мольберте белый лист. – Вы себя даже не узнаете.

– Ах, что это? – восклицал другой посетитель, уставившись на прислоненную к мольберту круглую картонку в немыслимых разводах. – Какая прекрасная вещь! Какое ви́дение, какая экспрессия!

– Благодарю, – насмешливо возражал ему хозяин картины, – но это всего лишь палитра – на ней я развожу краски, а картины – вот…

– Простите, – робко спрашивал громадного авангардиста зачуханный мужичонка в низко надвинутой на лоб клетчатой кепочке, – не посоветуете ли, что можно подарить на день рождения приятной интеллигентной даме? Чтобы и недорого, и маслом?

– Банку шпротов, – оскорбился тот и повернул к спрашивающему широкую спину.

– О боже, что это?! – в ужасе закатывала глаза возле одного кубического полотна пожилая бабец примерно тети-Милиного возраста.

– Это мой автопортрет, – пояснял ей тощий мастер. – А это – портрет моей жены.