Между двух огней

Разумеется, в отделении не обсуждали этот случай, но кое-что просочилось. Общее настроение заметно упало. Ханна спасалась тем, что была сильно загружена: операции, обход, процедуры. В свободные минуты она теперь думала только об Идене. Четыре дня прошло с их прогулки, а ощущение счастья не покидало ее. Встретиться наедине им не удавалось, но они уже договорились провести вместе ближайшие выходные. Ханна предвкушала чудесные минуты: прогулка по городу, выставка, ужин… С таким настроением ей и работалось легче.

Ханна зашла проведать Шона. Накануне Хартфилд сделал мальчику последнюю операцию. Скоро ему домой. Рядом с Шоном сидела Хелен Кэролл и держала сына за руку. На щеке у нее блестели слезы.

– Простите, доктор, – виновато улыбнулась женщина. – Но я так счастлива! Мой мальчик жив, скоро мы будем дома… Иногда я думаю, а если, не дай Бог… Нет. Главное, мы вместе. Он жив. Все хорошо. Спасибо вам, доктор. Если бы не вы…

– Что вы, Хелен, что вы! Мы сделали то, что делаем всегда.

Хелен Кэролл плакала, но плакала от счастья. Такие слезы не иссушают душу.

– Ну, как наша Джоан? – зайдя в другую палату, с улыбкой спросила Ханна у сиделки Гретхен Олдер.

– Лучше, много лучше, – закивала Гретхен, собирая систему для внутривенного вливания. – Самое страшное позади. Почки начинают работать самостоятельно. Доктор Хартфилд и доктор Блисс считают, что «искусственную» можно скоро снимать. К Джоан каждый день приходит муж, читает ей стихи… Представляете? Такой видный, галантный… А голос звучный! А как смотрит на нее… Хотела бы я, чтобы около меня в шестьдесят два года был такой мужчина…

– Я согласна на это и в сорок два… – подхватила Ханна, и обе женщины засмеялись. Даже Джоан которая, казалось, спит, слабо улыбнулась, будто подтверждая, какое это счастье – быть любимой.

Настроение у Ханны стало еще лучше. Теперь оставалось заглянуть к Джону Юбэнксу. На следующий день ему предстояла операция по восстановлению лица, и Ханна хотела побеседовать с ним, провести своего рода психологическую подготовку, а главное, осмотреть его, чтобы наметить четкий план операции.

Но Джон был непростым пациентом. Придя в себя несколько дней назад, он больше не хотел оставаться молчаливым и покорным «тяжелым случаем». Он теперь задавал множество вопросов и был чрезвычайно требователен к ответам. В этот раз Юбэнкс желал узнать о последнем пациенте отделения.

– Тот парень, которого привезли вечером, умер?

– Да. Он был в крайне тяжелом состоянии, – подтвердила Ханна. – С самого начала нам было ясно, что надежд почти нет.

– Ему досталось больше, чем мне?

– Гораздо больше. И он был не такой здоровый и крепкий человек, как вы, Джон.

– Почему столько суеты было? Я слышал, полиция приезжала…

– Не утомляйте себя излишними переживаниями, Джон, – уклончиво ответила Ханна.

– То есть не задавать вопросов, которые меня не касаются? – колюче поинтересовался он, пытаясь усмехнуться.

– Совершенно верно! – преувеличенно строго сказала она. – И не ставьте меня в неловкое положение. Вы прекрасно понимаете, что я не имею права разглашать служебные сведения.

– Извините, – сдался Джон.

– Я вижу, вас что-то беспокоит, Джон. Что?

– Да. Меня беспокоит… – быстро начал он и замялся. Значит, она угадала. Теперь надо выяснить причину его тревог. Перед операцией больной должен быть спокоен.

В этот момент в дверях появилась Керри Юбэнкс.

– Нэнси предупредила, что вы здесь, доктор, но сказала, я могу зайти. Джон, привет! – затараторила она необычно бодрым голосом, в котором Ханна услышала неискренние нотки.

– Я осмотрю Джона позже. Располагайтесь, Кэрри, – предложила она, решив, что женщина стесняется ее.

– Нет, нет и еще раз нет. Я подожду. У вас ведь столько дел, столько больных, – продолжала щебетать Керри. – Продолжайте, продолжайте.

– Ну что же, – пробормотала Ханна, натягивая стерильные перчатки. Лицо Джона стало напряженным. – Больно вам не будет, – сказала она, но выражение пациента не изменилось. – А вы говорите, Керри, только Джон не будет пока отвечать. Согласны, Джон?

– Да, – буркнул он.

В следующую секунду Керри разразилась бурным словесным потоком, от пронзительности которого у Ханны заложило уши. Через каждые два слова следовали восклицания «любимый», «дорогой», «милый», что никак не вязалось с прежней, спокойной манерой миссис Юбэнкс.

Что происходит, недоумевала Ханна, ведь Керри была совсем другой все дни, пока ее муж лежал в беспамятстве… Теперь она почему-то напряжена, неестественна…

Ханна с трудом отгородилась от ее болтовни и переключила внимание на лицо пациента. Сегодня предстоит еще сделать замеры, снимки, последние анализы и пробы, но то будет чисто техническая работа. А вот как применить на живой человеческой коже все эти данные, надо решить сейчас… Кажется, год назад у меня в Лондоне был подобный случай… Сделаем вертикальное иссечение, потом наложим…

– Да замолчишь ты, Керри!

Ханна вздрогнула: «операционное поле» вдруг снова превратилось в человека – взвинченного и страдающего.

– Замолчи, я не могу слышать твои сладкоречивые словеса. Черт возьми, что это с тобой? – рявкнул Джон.