Между горизонтами

На утро я почувствовал жар и ломоту в костях, о чем решил не говорить своей няньке, чтобы она не переживала. Пальто и обувь ещё оставались влажными, и если вместо накидки я мог натянуть на себя высохшие вещи вторым слоем, то ботинки у меня были одни. Эмма не переставая спрашивала меня о самочувствии, я отвечал, что все хорошо в надежде, что жар был лишь временным, утренним явлением. Я хотел продолжить путь, отсиживаться и терять время светового дня было роскошью.

Чтобы как-то компенсировать невысохшее пальто, Эмма достала из спальника овечьи шкуры и обмотала вокруг меня – одну на грудь, другую на спину, под рюкзак. Решение оказалось удачным, и я почувствовал, что могу в таком виде продолжить путь. Пусть обувь и была все ещё промокшей, меня это не тревожило.

– Точно всё в порядке? – спросила она, надевая рюкзак на спину.

– Все хорошо, пора выдвигаться.

К счастью, все скалы были уже позади, а впереди нас ждала пустынная земля, где вдалеке можно было увидеть возвышенности, покрытые тонким слоем снега. Пока мы шли моя температура заметно спала, а ломота в костях поутихла. Но я столкнулся с тем, что скрыть от Эммы было невозможно. Кашель.

– Ты чего кашляешь? – перепугалась она, – горло болит? Дай лоб пощупаю.

– Нормально все, – успокаивал её я. – время передохнуть. Доставай еду.

– Температуры нет, – сказала Эмма, держа ладонь на моём лбу.

Мы присели на свернутые спальники и достали еду из сумки. Мои ноги очень замерзли из-за того, что обувь не полностью высохла, но я пытался не подавать вида. Во время привала мы вновь вспомнили об убитом стражнике, и стали обсуждать возможные причины его смерти, после чего я решил осмотреть уже высохшую книжку, которая была испачкана его кровью. Книжка была деформирована и слегка раздута, многие страницы слиплись, а корешок отклеивался. Я отогнул обложку, и обратил внимание, что в месте, где она стала отклеиваться, были какие-то письмена.

– Эмма, посмотри.

Она села поближе, и я продолжил отклеивать обложку от корешка. Там что-то было напечатано. По-видимому, обложка была проклеена таким образом, что при намокании могла легко отойти, обнажив скрытые записи. Я продолжил тянуть за твердую обложку отделяя ее от остальной книги пока она полностью не отошла. Вся внутренняя сторона двойного переплета обложки была исписана каким-то текстом на неизвестном нам языке и такими же непонятными для нас формулами.

– Что тут написано, и слова разобрать не могу. – сказала Эмма пристально разглядывая надписи.

– Думаю, написано на одном из древних языков. – книга то очень старая.

– Были другие языки?

– Да, я читал об этом, и дедушка мне рассказывал. Есть свидетельства того, что когда первый город только основался, люди говорили на разных языках. Но со временем они пришли к использованию одного унифицированного.

– Не думаю, что у тебя с собой есть словарь чтобы это перевести.

– Да уж, полагаю написано это было не для нас. Плюс формулы все эти, интересно что они значат?

– А вот эти четыре цифры как-то в стороне от всего остального, – она указала пальцем на строку в левом верхнем углу. – может это ключ к расшифровке записей.

– Возможно, но вот о чем я подумал, во всех ли экземплярах есть эти скрытые записи?

– А еще, ты же говорил, что к ним относились очень бережно, даже твой дед об этом писал, не думаю что кто-то её под воду бросал, для проверки на наличие скрытых посланий. Так что есть вероятность что никто не знает об этом. Достань нашу.

Я достал дедушкин, исписанный, экземпляр что был в отличном, для столь древней вещи, состоянии, и очень аккуратно подковырнул лист что с внутренней стороны крепился к обложке. Надорвав буквально сантиметр, мы увидели первые цифры той четырехзначной последовательности. Это значило что во всех экземплярах были эти тайные страницы. Но что они значили?

Рассматривая письмена еще недолго, мы вернули книжку в рюкзак, и продолжили путь, световой день стал совсем коротким и тусклым, из-за чего мы стали ускорять шаг. К вечеру моя температура вернулась, а кашель усилился, что не на шутку встревожило Эмму. Я все же настоял, чтобы мы не останавливались, пока не станет совсем темно. Как только видимость стала близиться к нулевой, мы разбили лагерь, оставили палатку, и залезли внутрь. В полной темноте я снял с себя ботинки, ноги были ледяные, я тут же залез в спальный мешок. Эмма, убедившись, что мне тепло, на ощупь укрыла меня, уже успевшим высохнуть, пальто, и снова пощупала лоб.

– Зря я тебя послушала, нужно было отсидеться денек.

– Не переживай, – сказал я перебившись на кашель, – меня никогда болезни больше чем на два дня не подкашивали, завтра буду как огурчик.

– Надеюсь не маринованный. – грустно отшутилась Эмма, после чего легла рядом, и мы уснули.

Утром мне было сложно открыть глаза. Меня охватила дрожь, кости словно прокручивались внутри меня, а голова болела как после удара утюгом. Я надеялся, что Эмма это не заметит, но только открыв глаза, я увидел, как она испуганно смотрит на меня.

– У тебя озноб, ты весь дрожишь.