Между львом и лилией

Это была Дженни, и, к моему вящему удивлению, она не только не одарила меня презрением, как один из моих соучеников, которого я встретил за полчаса до того, а бросилась ко мне на шею, обняла и поцеловала. Затем она схватила меня за руку и утащила в рощицу. Я сразу спросил, не замужем ли она, и красавица со смущенной улыбкой (оказывается, она может смущаться!) ответила:

– Знаешь, милый, после того случая, ко мне никто не сватался, кого моя родня сочла бы достойным женихом.

– Прости меня!

– Это ты меня прости. Я сама все тогда устроила. Кто ж знал, что все так получится… А насчет этих… знаешь, я тут ни за кого замуж не хочу.

Я тогда шутливо спросил, «а за меня?», на что она ответила вполне серьезным тоном:

– За тебя, милый, пошла бы хоть сейчас.

– Но зачем я тебе, без денег, без каких-либо перспектив в жизни?

– Люб ты мне, и мне все равно, есть у тебя деньги или нет. Приходи, когда будешь готов.

А потом Дженни предложила мне продолжить “обследование”, начатое тогда в колледже. Нет, невинность я с ней не потерял – впрочем, у меня уже были, скажем так, пара “нежных объятий” с прекрасными индианками – но именно тогда и возникли все те зарисовки. А после того, как закончилась научная их часть, я решил ее нарисовать одетой – и потом, по ее настоянию, нарисовал ее обнаженной в полный рост. Оригиналы я вырвал из тетради и отдал ей, а сделанные тут же копии оставил в тетради.

Вздохнув, я отвлекся от сладких воспоминаний и углубился в лес. Я, конечно, не индеец, но след вижу хорошо, тем более городского человека, бегущего по лесу. Да и Грант, преследовавший Оделла практически по горячим следам, оставил след ничуть не менее заметный. Ага, бежал Оделл вот до этой поляны. А дальше куда? С другой стороны опушки виден след Гранта – одного. Ну, это меня интересует мало. А вот что это вон там, слева? Понятно, здесь Джонни спрятался и пропустил Гранта мимо. А что дальше? Малинник. И вон там явственно видны следы пребывания медведя. Но в ту сторону следы не идут – и правильно, медведи редко нападают на людей, но приближаться к ним все равно не стоит. А вот в этом направлении что-то угадывается. Пойдем-ка для интересу. Куда это он направлялся? Как говорится, «иди на запад, молодой человек»?[30] Там, в Аппалачах, он точно не выживет, у него не то что ружья, а даже ножа с собой нет. Вот разве что выйдет на каких-нибудь индейцев, но после художеств Скрэнтона и это может кончиться весьма плачевно. Итак, поторопимся…

Надо было мне не забывать одну из любимых пословиц моей бабушки, «haste makes waste»[31]. Кроме следа Оделла, я перестал обращать внимание на то, что было вокруг меня. Поэтому я несколько удивился, когда неожиданно ощутил, что земля ушла у меня из-под ног и я начал стремительно падать лицом вниз. Практически на лету мои руки подхватили и растянули в стороны, а кто-то уселся на меня сверху, запрокинув мою голову за волосы назад и зажав мне рот, и со странным акцентом прошептал мне в ухо:

– Представьтесь, мистер, будьте так добры…

* * *

12 июня 1755 года. Леса где-то между Сасквеханной и Джуниаттой.

Джонатан Оделл, хирург.

Положение мое было отчаянным. У меня не было ни ружья, ни даже ножа – его вместе с футляром снял с меня Хэйз перед тем, как распутать меня, и сунул в мой мешок, а вокруг бродили лишь злые медведи, люди Скрэнтона, и индейцы, которые, после того, что учинил с ними Скрэнтон, вряд ли будут ко мне добрее тех самых медведей. Я вознес молитву к Господу нашему Сладчайшему Иисусу, и даже не заметил, как начал произносить ее вслух; а затем и запел сто сорок девятый Псалом в божественной обработке Исаака Уоттса:

“Пойте Господу песнь новую; хвала Ему в собрании святых.
Да веселится Израиль о Создателе своем; сыны Сиона да радуются о Царе своем.
да хвалят имя Его с ликами, на тимпане и гуслях да поют Ему,
ибо благоволит Господь к народу Своему, прославляет смиренных спасением.
Да торжествуют святые во славе, да радуются на ложах своих.”

И тут вдруг я почувствовал сильный удар по ребрам; как хирург, я подумал, что хорошо еще, что они вроде не треснули. Я упал и повернул, как мог, голову. Надо мной возвышался звероподобный Ахиллес Грант. Последовал еще один удар ногой; на этот раз, восьмое ребро сильно заныло, а мой мучитель прошипел:

– Заткнись, сволочь! Ты что, хочешь, чтобы сюда сбежались индейцы?

Другой голос (как мне показалось, Мартина Филлмора) ответил Гранту:

– Ахиллес, не надо! Вспомни, что сказал босс – с его головы не должен упасть ни один волос!