Между львом и лилией

– Волос и не упадет. А так пусть запомнит, как нужно себя вести. А про Брэддока не беспокойся – Хэйз и Адамс побежали в лагерь, расскажут ему, как все было. – И Грант (больше было некому) изо всей силы дал мне еще раз по ребрам.

– Хватит, Ахиллес, – проворчал еще кто-то; наверное, Генри Бичер – тот обычно молчал, и его голос я слышал хорошо если два или три раза. – Хватайте эту свинью за руки, и пошли отсюда поскорее.

И вдруг я услышал всхлип от Гранта. Я обернулся. Двое в странной лохматой одежде опускали на землю тела Бичера и Филлмора – почему-то я сразу подумал, что они либо мертвы, либо уже не жильцы – а третий сидел на моем мучителе; руки его были стянуты за спиной, а во рту красовалось нечто бежевое. Не успел я поблагодарить Господа за неожиданное спасение, как увидел рядом с первыми двумя мертвенно-бледного Вильсона, тоже со стянутыми руками.

– Это и есть ваш Оделл? – спросил у него один из зеленых. Акцент его мне показался странным – говорил явно иностранец, но произношение его было ближе всего не к английскому жителей метрополии, а к акценту колонии Новой Кесарии, известной обыкновенно как Нью-Джерси. Вильсон, чей рот точно так же был чем-то забит, лишь кивнул головой.

– Господин Оделл, мы ваши друзья, – сказал мне тот же человек, подавая мне руку. – Как ваше самочувствие?

– Мне кажется, что одно из ребер треснуло, а так, в общем, нормально, с учетом ситуации, – вымученно улыбнулся я. – А вы кто?

– Господин Вильсон рассказал нам, что вы бежали из протеста против того, что Скрэнтон с его людьми пошли громить индейскую деревню. Да и сам Скрэнтон подтвердил, что приказал вас связать и оставил под охраной. Поэтому к вам претензий никаких. Наш медик осмотрит потом ваши ребра, а пока пройдемте с нами.

– А что с Томом Вильсоном? – спросил я. – Он тоже не принимал никакого участия в убийствах индейцев. Да и человек он очень хороший.

Вильсон благодарно посмотрел на меня, но во взгляде его я заметил некий фатализм; похоже, он решил, что отмучился, и что жизнь его подходит к концу. Но незнакомец ответил:

– Посмотрим. Индейцы требуют, чтобы мы отдали им всех, кто был в группе Скрэнтона. Но решать будет наш командир.

– Благодарю тя, Христе Боже, – возрадовался я. – Индейцы, как я читал у французских философов – люди благородные, и, когда разберутся, то ничего Тому не сделают.

Взгляд же Вильсона потускнел, только мне там еще почудилось нечто саркастическое. Да, подумал я, похоже, маловер он – не верит ни в благородных дикарей, ни в промысел Господень. Ну что ж, придется мне помолиться за него, и, тем более, поговорить с этим их командиром.

Тем временем, двое других сноровисто обыскали Гранта и оба трупа, сняли с них ружья, ножи, и все, что они несли, и связав попарно, навьючили все мешки на Гранта и Вильсона, хотя на последнем уже было два мешка, в одном из которых я узнал свой. И мы, под конвоем этих странных зеленых, пошли по лесу в каком-то известном лишь им направлении.

* * *

15 июня 1755 года. Деревня Аткваначуке.

Кузьма Новиков, он же Ононтио, радушный хозяин.

Кузьма, предупрежденный, что в гости к нему придет не только старший пятнистых людей, но и двое его помощников, велел Василисе готовить угощения побольше – все мужики любят покушать как следует, да и сытые люди обычно более покладистые, сговорчивые.

Вечером в избу пришли трое – сам Хас и еще двое, назвавшиеся Леонидом и Рустамом. Они поздоровались, с любопытством посмотрели на Василису, которая накрывала на стол, но в дальнейшем предпочитали помалкивать, лишь иногда вставляя фразы и слова, когда Хас вопросительно смотрел на кого-нибудь из них.

Кузьма поставил на стол бутылку виски «Shenk's». Хозяин пояснил, что этот виски с недавних пор начали изготовлять в Пенсильвании, и Джон Харрис, у которого он купил эту бутылку, утверждал, что оно ничуть не хуже, чем хваленые шотландские и ирландские сорта. Разлив каждому по половине глиняной чашки, он достал кувшин с водой, но Хас, чуть продегустировав содержимое стакана, покачал головой и сказал, что этот почтенный напиток нельзя пить разбавленным.

Чувствовалось, что гости пьют по накатанному, и тосты уже не раз произносились за различными застольями. За хозяев дома, за здоровье… удивили Кузьму третий и четвёртый тосты. Третий тост гости молча встали и выпили, не чокаясь, поминая всех своих павших товарищей, в том числе и погибшего приемного сына Кузьмы. А четвёртый тост был выпит за то, «чтоб не в последний раз так сидели» или чтоб по самим гостям как можно дольше не пили третий…

После того, как все выпили и закусили жареной олениной, Кузьма начал разговор, ради которого и пригласил к себе гостей.

– Вижу, что вы прибыли в наши края откуда-то издалека. Откуда – не знаю, и, хотя вы и говорите по-русски, но на русских вы мало похожи. Извините, если что не так.