В Четврётом Зале горел костёр. Он был осенне-рыжим, гудящим. Словно цветок, распустившийся на холодном титане. Вокруг него сидели люди — большие, словно фигуры в кинотеатре. Двенадцать человек. Были среди них молодые, с ясными очами — и пожилые, с проблеском седины в волосах. Глаза одних сверкали небесной синью, а других — полыхали золотым янтарём. Шестеро из них были девицами: белокурыми и чёрноволосыми; рыжими и с волосами цвета каштана. Шестеро — мужами: от ухоженных юношей до седоусых старцев.
— Что ж, сестрица, — весело сказал парень, сидящий на полу, подвернув под себя ноги, в поношенных джинсах "Валентино" и фирменной чёрной рубашке, — Юля, пожалуй, я расскажу тебе кое-что, если хочешь.
— Ой, Юный, — устало отмахнулась от него девушка в брюках капри и белой блузочке, — знаю я твои истории. Всё про проституток и наркоманов.
— Вот такой я, горячий, — пожал плечами он.
— Горячий он, — хмыкнул парень латиноамериканской наружности. — Если и есть тут горячий парень, так это я! И вообще, первое слово — Январю.
Высокий юноша, молодой, с красивым лицом и неожиданно седыми волосами, покачал головой.
— Нет-нет, дорогие братья и сёстры. Мёда мы выпили и снедью перекусили…
— Вот именно, снедью, — буркнула девушка, чем-то похожая на "Венеру" Боттричелли [204]
. — Нет чтобы нормальной еды купить в МакДональдсе!— … а теперь я желаю, чтобы первую сказку рассказал нам Декабрь. С велеречивой изысканностью и цветастым многословием. Почтим же дни Уходящего Года!
Высокий, крепкий, словно зубр, могучий старикан в тёплом тулупе польщено закряхтел.
— Да у меня и сказки, собственно, нету, — возразил он. — А, впрочем, если хотите, расскажу…
— Пошли, — тихонько потянул я Джулию. — Это двенадцать месяцев, она рассказывают свои сказки на каждое время года — нам тут нечего делать.
— А сказку, — потерянно сказала она, — я хотела послушать сказку…
— Я тебе чего-нибудь наплету, — пообещал я. — Ну ты что, мало общалась с мужчинами, что ли? Одни сплошные сказки и сказки…
Остался последний Зал.
— Эй, может не пойдём? — вздохнул я. — Тащиться через пол-Станции… Очевидно, что ничего предосудительного мы там не обнаружим. Ну, разве что Шиву, предающегося любви с Лакшми [205]
, по предписаниям благого Камы. Подозреваю, что вполне способен прожить и без этого зрелища.— Хм, — заколебалась Джулия. — Может, ты и прав. Хотя нам бы стоило проверить
Юби потерлась щекой об мою штанину.
— Пошли домой, Хозяин! — жалобно пискнула она — Кошечка устала.
Сэмми пожала плечами.
— Думаю, чудес с нас на сегодня достаточно. Хотя, — подмигнула мне она, — я бы посмотрела на Шиву и Лакшми!
Мы шли в полумраке — большую часть ламп выключили. И в этом полумраке внезапно загорелся крохотный синий огонёк и поплыл по коридору.
— Чёрт возьми, — сказала Джулия. — Это ещё что такое?
— Это эллидан, — сказала Самаэлла. — Бродячий огонёк. Они обожают сбивать путников с пути и заводить их в болота.
Я весело хмыкнул.
Сэмми протянула руку и взяла огонёк в ладонь. Её рука смотрелась забавно, просвеченная насквозь. Она выпустила его, и огонёк нетерпеливо заплясал на месте, полыхая густой лазурью. Внезапно он изобразил стремительную серию зигзагов, и в воздухе, синей гаснущей вязью, загорелось: "Идите за мной!"
Моя девушка обернулась:
— Ну… в данном случае я не вижу враждебности. Что будем делать?
— Ноденс с ним, — покорна вздохнула Джулия. — Идём. В конец концов, это наш работа. Не так ли?
Мы прошли лабиринты тёмных коридоров и ступили в Последний Зал.
Светильники в нём не горели, но в этом не было нужды.
По нему шёл кто-то, на кого невозможно было смотреть. Он ослеплял. Вокруг него танцевали снежинки. Снегом замело пол. И там, где он ступал, распускались яркие, алебастрово-белые подснежники. По стенам, подобно волшебной резьбе, разбегались узоры инея.
— Что это ещё, чёрт возьми, такое?! — изумлённо пробормотала Джулия.
— Это он, — благоговейно сказал я. — дух Рождества.
Никогда ранее я не видел Его. В нём не было разухабистой развязности Джека-Тыквы, не было ласковой чувственности Ляли-Весны. Не было жестокого холода Зимы-Мороза.
Он был совсем другим.
Одно из могущественнейших существ во Вселенной.
Его сопровождала мелодия — мягкая, тихая, похожая на сопрано флейты. Свечение не позволяло рассмотреть его лицо. Но мне показалось, что его окружают порхающие феи.
Дух чудес, дух сказок, дух волшебства.
Самаэлла тихонько потянула меня за руку.
— Ты знаешь, — тихонько сказала она, — я не уверена, что людям стоит смотреть на
Но я не мог сдвинуться места. Призрак прошёл по опустевшему залу и остановился возле одного из коридоров. Весь зал бы покрыт белоснежными цветами. А стены украсили морозные узоры.
Мы молчали.
И тогда слова, тихие и доброжелательные, прозвучали у меня в голове:
— Хорошего рождества.
Сияние погасло. Призрак исчез. А снег всё так же шёл.