О да, мы не эльфы, которым рады везде. И в роскошных отелях, и в публичном доме. Мы чудовища, порождения ночи! Нас не любят за нашу расу! Это дискриминация, Алекс…. Если тролль — так тупой, если вампирша — бездушное создание… А у нас есть тоже желания, чаяния и радости! Ты — наша последняя надежда. Ноденс по какой-то причине к тебе благоволит. Помоги нам, Алекс, умоляю! И я сделаю для тебя, всё что угодно!
Я долго молчу, а она порывисто дышит, смотрит в одну точку. Боится поднять глаза.
Я смотрю на неё. По правде сказать, таким как я, выросшим в благополучной семье, в мирной стране, и живущим среди своих маленьких радостей, сложно понять таких, как она. Тех, кому приходится бороться на свою жизнь.
— Ладно, — наконец говорю я. — Помогу.
— Спасибо.
В её глазах слёзы. Она их утирает.
Я неловко пожимаю плечами.
— Но… не уверен, что смогу многое. Ноденс выделяет меня среди остальных, но я не знаю, в чём причины. Я попытаюсь объяснить ему ситуацию, но…
Она ласково сжимает мою руку.
— Это большее, чем годами делали до этого. Ты будешь нашим ангелом-хранителем.
Кровь бросаетсямне в лицо от её слов — и от того, каким тоном они произнесены.
— Мы, вампиры, не ждём многого от жизни, — горько говорит она. — Нам не достаётся любви, радости, тепла. Кто захочет лечь в кровать с чепиди? А вдруг я не сдержусь, и… Но я рада, что встретила тебя. И рада, что ты был моим. Спасибо тебе, Алекс. Ты мне правда… очень нравишься. Я буду молиться Шиве, и Рудре, и Ганеши [122]
, чтобы с тобой всё было в порядке.Я кашлянул от смущения.
— Что ж… пожалуй, я пойду.
— Да, конечно.
Губы её улыбаются, но глаза грустны.
— И… — останавливаюсь я в дверях, словно припоминая что-то. — Понимаешь, я думал, что ты один человек, а ты другой человек… точнее, не человек.
— Это так, — она безрадостно опускает глаза. — Прости меня.
— …а потому, — весело завершаю я, — ты свободна в пятницу вечером? Тут открылась замечательная идзакая. Ты разрешишь тебя пригласить?
Она медленно поднимает голову и смотрит на меня — словно не в силах поверить своим глазам.
— Но… зачем?
Я подмигиваю ей.
— Ну, как выясняется, я тебя совсем не знаю… и это надо исправить. Ты тоже мне нравишься, милая моя чепиди.
Улыбка расцветает на её устах. Она вскакивает и стискивает меня объятиях.
— Всеблагой Шива, как же я тебя люблю! Мой милый Алекс…
Когда я вошёл в комнату, Юкико перечитывала исписанные от руки листочки. Она была в белой юкате — хлопчатобумажном кимоно. Подвернув ноги под себя, сиделана татами. Начала стихотворения я не застал, но…
Она шептала вслух:
Меня накрыло волной нежности. И всё-таки, насколько её стихи лучше моих. Я тихонько кашлянул.
— Юкико? Ну, ты была права…. Но знаешь, мы ещё всё-таки повстречаемся!
Интермедия. Ботаника и флористика
Правильным уходом и лаской вы можете превратить своего питомца в нечто свехъестественное!
Две нагие девушки склонились над чахлым цветочком в кадке. Цветочек был нежно-салатовым, с пурпурным бутоном. Он стояли на подоконнике, а за окном простирался мёртвый пейзаж Харона.
— Ну как, получается? — спросила одна.
— Да что-то не очень, — развела руками другая. — Уже всё перепробовала: и фосфаты, и нитраты, и гумусом его подкармливала… Разве что кровью не поливала.
— Эх, жалость какая, — протянула первая, блондинистая. — А я так надеялась!
Вторая, шатенка, в полосатых носочках, пожала плечами.
— Тебе ещё твой Эмпус[125]
не надоел? Я-то думала, у секретарш не бывает нехватки чувственных удовольствий.Белобрысая фыркнула.
— Сравнила тоже! Эмпус — хам и грубяин. И потом, я туда хожу не развратничать. Я кофе варю.
— Ну да, конечно.
Девушка проигнорировала сарказм подруги.
— И чего ему надо? В Лесу вон какой был, активный. На нас обоих одновременно позарился.
— Может, там какие-то эманации? А тут он чахнет?
— Ну, кто его знает… Бедняжка!
Блондинка подняла горшок и нежно прижала его к груди. Погладила лепестки. Поцеловала.
— Ай! — внезапно взвизгнула она. — Ой! Это что ещё происходит?!