Между молотом и наковальней

Четвертого июля, едва забрезжил рассвет, как сотни бойцов, прячась в молочном тумане, клубившемся над Гумистой, атаковали позиции противника в районе села Нижняя Эшера. Это была лихая атака. Помня прошлое мартовское наступление абхазской армии, когда ей удалось пробиться в район маяка, грузинское командование дополнительно усилило оборону минометными батареями и дзотами. Но ни это усиление, ни шквальный автоматный и пулеметный огонь не могли остановить ополченцев. Они, вложив в этот удар всю свою ненависть к врагу, ворвались на передовые позиции и после яростной рукопашной завладели ими.

В результате этого маневра Шеварднадзе и его генералы оказались между двух огней, полыхавших в районе села Тамыш и на берегах Гумисты. Пытаясь остановить, как им казалось, наступление абхазской армии, они бросили в бой последние резервы и подняли в воздух всю авиацию, не подозревая о главном направлении удара. В их головах не укладывалось то, что высоты над Сухумом, одетые в бетон и опоясанные минными полями, являлись основной целью стратегического плана, разработанного Султаном Сосналиевым и Сергеем Дбаром.

Глава 7

Напоминая тяжелораненого, фрегат «Османия» с остатками команды и теми, кто выжил из махаджиров, оставив позади парусник, на котором умирали зараженные холерой, и вихляя из стороны в сторону, вполз в бухту Самсуна. Капитан Сулейман, еще во время шторма сорвавший голос, сипел на матросов, пытаясь лохмотьями парусов поймать ветер и держать строгий курс. Они, цепляясь за обрывки канатов и рискуя сорваться вниз, старались, как могли, чтобы только поскорее причалить к берегу и забыть о том кошмаре, что преследовал их последние сутки. Несмотря на жалкий вид судна и самой команды, Сулейман пытался сохранить достоинство и морскую честь. Когда фрегат поравнялся с кораблями эскадры Омерпаши, по его команде аскеры и моряки выстроились на носу во фронт и, вскинув вверх сабли с ятаганами, воскликнули:

— Слава великому султану и его флоту!

В ответ мощным эхом прозвучало:

— Слава великому султану! Слава флоту! Слава капитану Сулейману!

Не успело приветствие затихнуть, как на флагмане громыхнуло орудие. Сам неустрашимый Омер-паша салютовал ему — капитану Сулейману. И на его посеревшем от усталости лице появилась горделивая улыбка, а глаза повлажнели. В эти минуты для него, отдавшего двадцать с лишним лет службе султану и флоту, не было ничего дороже, чем честь и уважение самого Омер-паши. Они стоили больше, чем все золото и серебро, что утащило к себе море, чем красавица-горянка, захлебнувшаяся в трюме, чем сотни душ махаджиров, пошедших ко дну.

И когда раскаты салюта растворились в шуме волн и ветра, сигнальщик с флагмана протелеграфировал: «Доблестного капитана Сулеймана ждет у себя на ужин гроза гяуров адмирал Омер-паша».

Это видела вся эскадра, это видели на берегу. Сулейман не мог сдержать душивших его чувств и, поклонившись команде, прочувственно воскликнул:

— Слава вам, доблестные воины Аллаха и великого султана!

— Мы с тобой, капитан! Слава тебе и Аллаху! — охваченные одним порывом кричали они и потрясали оружием.

— Аллах вам в помощь! Теперь все позади! Мы дома! Приготовиться к швартовке! — распорядился он.

Команда дружно бросилась выполнять команду. Вместе с ней оживились и горцы. Гедлач, Амра, Астамур-кузнец, Шезина Атыршба, Джамал Бутба, Шмаф Квадзба и те, кто еще мог двигаться, перебрались на правый борт и жадно вглядывались в берег, который для них должен был стать своим. Лес мачт купеческих кораблей закрывал город, а те убогие глинобитные домишки, хаотично разбросанные по склонам пологих, покрытых скудной растительностью холмов вгоняли их в еще большую тоску по оставленной родине.

Перед глазами возникали совершенно другие видения. Просторные, плодородные долины, в которых хватало пашни и пастбищ всем — как князьям, так простолюдинам. Привольно раскинувшиеся по склонам гор густые буковые и дубовые леса, где для охотника было настоящее раздолье. Хрустально-чистые реки, в водах которых в изобилии водилась золотистая форель. Луга, где бродили тучные стада, а воздух, напоенный ароматом цветов, напоминал один огромный пчелиный улей. И конечно, величественные горы. На протяжении веков они хранили память о великих предках, сумевших выстоять и победить самых могущественных врагов.

Гедлач потухшим взором смотрел на лысые холмы, скалистые берега и в его сердце, израненном последними утратами — смертями Даура и Алхаза, — была абсолютная пустота. Он дышал и не чувствовал могучего зова проснувшейся после затяжной зимы земли, сладких дымов, в которых смешались запахи домашнего очага и свежеиспеченного хлеба. Воздух Самсуна стеснял дыхание и драл горло. Это не был воздух гор — воздух свободы! Безбрежная громада моря навсегда отрезала его и семью от родины и могил предков.

— Как тут жить?! Как? — воскликнул Джамал, пораженный убогостью земли.

— И где тот турецкий рай?! Где? — растерялся Астамур.

— Это мы жили в раю! — с горечью произнес Шмаф.

— Бежавших из рая может ожидать только ад, — мрачно обронил Джамал.