Громов открыл дверь в зал и коснулся поясницы Тани ладонью, когда та прошла вперед. Она резко обернулась, своим недовольным взглядом напоминая ему о поставленном утром условии. Евгений понимал, что это сейчас им даже необходимо. Что все предыдущие два месяца он бежал от чувств к этой девушке, потому что боялся, что их пик придется на Олимпиаду и это скажется на результате. Но эти забеги на дальние дистанции с конечным, совсем безрадостным пунктом «мы просто друзья», оказались безрезультатны. Они лишь усугубили ситуацию, потому что все нерастраченные ранее чувства, усилившиеся на фоне окружающей их атмосферы, норовили вырваться наружу. Женя чувствовал, что его руки тянулись к Тане так, будто им суждено было держать именно эту женщину. И не только на льду.
***
Алиса и Ольга Андреевна сидели на небольшой кушетке возле зеркала в спортивном зале, наблюдая за Таней и Женей. Алексеева выполняла комплекс упражнений на разные группы мышц, а вот Громова словно зациклило. Он безостановочно выполнял прыжок за прыжком, и это уже начинало походить на выполнение балетного фуэте, так как казалось, словно Евгений постоянно находился во вращении. Утяжелители, по десять килограммов каждый, закрепленные на его щиколотках, никак не влияли на высоту его прыжков.
— Это вы велели ему так… — Алиса обратилась к Ольге Андреевне, но не смогла подобрать нужное слово чтобы закончить вопрос.
— Нет, — качнула головой тренер, понимая, что пора его действительно остановить.
— Но зачем он это делает? — не понимала бывшего партнера Калинина, зная, как сложно концентрироваться при выполнении прыжков, и как легко растратить все свои силы на тренировках, выйдя на лёд совершенно опустошенным.
Но Громов делал это как раз для того, чтобы выплеснуть всё, чтобы опустошить себя, надеясь избавиться и от навязчивых мыслей. Громов хотел устать. Измотать себя так сильно, чтобы не было даже сил думать о чем-либо. Но, учитывая его выносливость, это была задача не из легких.
Ольга Андреевна повернула голову к своей ученице, тепло улыбаясь.
— Поразительно, что ты не заметила очевидного, — произнесла она.
***
Дом сборной России, 20:50.
Евгений по привычке провожал Таню до номера. Он чувствовал желанную усталость, которая давала знать о себе болью с каждым новым шагом, но вместе с тем ощущал, что тяжесть на душе осталась на прежнем месте, не давая вздохнуть полной грудью. Он понимал, что они должны поговорить. Должны признаться себе, что их тянет друг к другу. Несмотря на все эти «друзья» от Тани и её сегодняшнее условие, Громов знал, что она чувствует к нему примерно то же самое, что чувствует он.
Вот только именно по отношению к Алексеевой вся его хваленая уверенность в себе рассыпалась на такие мелкие части, что он, как ни старался собраться с мыслями, всё равно не мог начать разговор. С самыми необходимыми людьми разговоры всегда даются тяжело и как-то неловко.
Сколько привлекательных журналисток он соблазнил за годы карьеры? И на каждую из них ему требовалось совсем немного времени. С ними всё было предельно просто. Они знали все его титулы, они видели перед собой его сексуальное тело и уверенный взгляд. Они же через считанные минуты оказывались в его постели.
Громов вспомнил Лену, но с той он и вовсе не разговаривал по душам. И это не казалось ему необходимым.
С Таней всё совсем по-другому. И это влекло и пугало одновременно.
Она зашла в свой номер и собралась закрыть за собой дверь, но Громов не дал ей этого сделать и зашел следом за ней.
Татьяна обернулась, вопросительно посмотрев на партнера. Она чувствовала себя совершенно обессиленной и хотела скорее принять душ и лечь спать.
— Поставь мне любое другое условие, — внезапно произнес Громов, вплотную подходя к ней.
Голова Татьяны гудела после тяжелого дня и была будто окутана туманом.
— Что? — не поняла она.
— Я хочу тебя касаться, — пояснил Громов, положив свои ладони на запястья Тани, начиная медленно вести ими вверх по тонким рукам девушки, запуская своими действиями волну мурашек по её телу.
По тому, как Таня замерла, кажется, даже переставая дышать, Женя убедился, что она действительно чувствует то же, что чувствует он.
— И я не могу отказаться от этого, — тише пояснил он, пристально смотря ей в глаза. — Я бы и рад, Таня, правда, но я не могу.
Она чуть нахмурила брови, туго соображая после утомительного дня. Таня не совсем понимала, что значило это его «я бы и рад», но то, что он признался в невозможности отказаться от прикосновений, практически лишало дара речи. Таня не знала, хотела ли она с ним отношений. Её девичья легкость кричала «да!», но здравый смысл, который, хоть и не в большом количестве, но всё же присутствовал, строго вопрошал — «кто ты, а кто он?».
— Может, мы всё же… — с трудом начала она, опуская глаза. — Останемся…
— Мы не можем ими остаться, — строго ответил Громов, понимая, что она собиралась сказать, — мы никогда ими не были.