Между нами лёд (СИ)

— Их очень много, и в основном это классические музыкальные произведения, — ответил он, посмотрев на корреспондента. — Брать такую музыку очень ответственно по двум причинам. Во-первых, есть большая вероятность того, что ты попросту потеряешься в величественной музыке. Она захлестнет тебя полностью. Очень сложно соответствовать размаху классики, находясь на льду.

Таня была с подобным мнением Громова не согласна. Ей казалось, что такому видному мужчине, как он, было крайне сложно потеряться на льду, особенно учитывая его запредельный уровень владения коньком. Скорее любая классическая композиция терялась бы на его фоне.

— А во-вторых, — продолжал он, — однажды, будучи юниором, я увидел, как опытный фигурист упал под «Смейся, паяц…». С тех пор у меня своего рода фобия на классику. Падать под подобное ещё больнее и унизительнее, а кататься — гораздо ответственнее.

— А если бы у вас всё-таки не осталось бы выбора? Какие классические произведения вы бы взяли?

Евгений многозначительно посмотрел на Таню, призывая ответить.

— Мне бы хотелось прокат под «Кармен», — смущенно призналась она, вызывая у Громова улыбку. Ему показалось, что из Тани действительно вышла бы потрясающая Кармен. Эмоциональная, яркая брюнетка идеально подходила на эту роль.

— А ещё, конечно, как и любой девочке мне бы хотелось что-нибудь из «Ромео и Джульетты».

И это Громов тоже счел подходящим, учитывая безграничную нежность, которой была исполнена его партнерша. Представляя эти образы, Евгений поймал себя на мысли, что ради такого можно даже рискнуть взять классику и… остаться на ещё один сезон».

***

5 февраля, квартира Громова. 6:40.

Татьяну разбудил вкусный запах свежесваренного кофе. Такой аромат был способен сделать пробуждение гораздо приятнее, даже если ты лег поздно.

— Доброе утро, — сонно потирая глаза, произнесла Таня, входя на кухню.

Её партнер что-то скрупулезно высчитывал на калькуляторе, записывая в тетрадь.

— Что это? — Таня склонилась над его записями, пытаясь разобрать отвратительный почерк Громова. Складывалось ощущение, что коньками по льду он написал бы гораздо разборчивее.

— Наше питание на следующие пять дней, — ответил он, разворачивая к ней тетрадь. — С учетом потребляемых и растрачиваемых калорий. Могут быть, конечно, небольшие погрешности, но…

— Ты это серьезно? — начала злиться Таня. От такого вся сонливость моментально сошла на нет. Она взяла тетрадь в руку, пристально изучая написанное.

Громов действительно расписал шесть приемов пищи на каждый из пяти дней до отлета.

— Вполне, — самодовольно улыбнулся он.

— Ну, раз ты так серьезно подошел к этому, то и я не буду отставать, — угрожающе произнесла Таня, садясь напротив партнера. Она взяла со стола ручку и нашла в тетради пустой лист, начиная что-то записывать, пока Евгений заинтересованно за ней наблюдал, попивая кофе.

— Составляешь список покупок? — не сдержался от догадки он, едва заметно улыбнувшись.

— Хуже! Придумываю тебе прозвище, — зловеще ответила она, отрывая взгляд от листка и оценивающе смотря на партнера.

— Так основательно? — удивился Громов, вспоминая, что прозвище Тани пришло к нему в голову абсолютно спонтанно. — И какие есть варианты?

— Раз я Плюша, — начала отвечать Алексеева, пробежавшись глазами по списку, который успела набросать, — то у тебя тоже будет прозвище, связанное с хлебобулочными изделиями.

— Я сто раз тебе говорил, — пытался оправдаться Громов, — что Плюша это не из-за еды…

— Как тебе «батончик»? — не дала ему договорить Таня, предлагая один из своих вариантов.

Евгений на несколько секунд «подвис», не понимая, что он только что услышал. Он ошарашенно смотрел партнерше в глаза и видел, что она едва сдерживала смех.

— Какой ещё… батончик? — наконец, спросил он.

— Ну, знаешь, есть ведь «Батоны нарезные подмосковные». Вот в их честь тебя и назовем.

Громов от такого прозвища был, мягко говоря, в оцепенении. Он округлившимися глазами продолжал смотреть на Таню, которой всё труднее давалось сдерживать смех. Он не понимал, в какой момент их взаимоотношений что-то пошло не так, и он начал позволять Алексеевой так с ним обращаться.

— Или Калач. Потому что тёртый. Ты же у нас многое повидал.

— За что ты так со мной, женщина? — обреченно спросил Евгений. — Может, коротко и ясно — «царь»?

— Да какой из тебя царь? — отмахнулась Татьяна. — Максимум — батон нарезной подмосковный…

Евгений недовольно вздохнул, не зная, как прервать такой «творческий» порыв партнерши, и поднес к губам чашку с кофе, надеясь, что горячий напиток вернет ему спокойствие.

— Я придумала! — резко воскликнула Таня. — Ты будешь Пирожочком!

Громов от услышанного поперхнулся глотком кофе. Он кашлянул, и напиток полился у него через нос, вынуждая судорожно подставил ладонь под подбородок. Он встал из-за стола и склонился над раковиной, пока Татьяна, наблюдая эту картину, заливалась смехом.

— Такой, знаешь, который в масле поджарили, — она решила добить партнера окончательно и объяснить ему происхождение прозвища. — У него твердая корочка, а вот внутри мягко и горячо. И вредно.

***

Ледовый дворец «Вдохновение», 9:40.