Когда я, проспав до позднего вечера, спустился вниз, отец с Леной ждали меня в гостиной. Я по лицам все понял.
– Где Рита?
Тишина, перекрестные взгляды.
– У бабушки, – осторожно ответила ее мать. – Сейчас Рите там будет лучше.
– Ты как-то причастен к этому? – отец ткнул в лицо экран с фотографией, из-за которой все полетело в топку.
– Я не рассылал это всей школе, – произнес сквозь стиснутые зубы.
– Твой друг признался, что получил фото от тебя!
Лицо папы покраснело от злости. Он повысил голос, чего не делал никогда.
– Он мне не друг.
– Скажи, пожалуйста, – попыталась вмешаться Лена, подойдя ближе, – между тобой и Ритой что-то…
– Нет, – сразу обрубил подобные мысли, – я скачал фотку из ее облака. Потому что она меня достала.
Не нужны были эти вопросы, особенно сейчас. Рите и так пришлось несладко.
– Хочешь ударить? – провоцировал я отца, который все сильнее сжимал кулаки.
Я жаждал физической боли. Она была мне необходима, чтобы заглушить боль другую.
Лена вскочила между нами, призывая не делать глупостей.
– Ну давай, бей! – не унимался я.
Отец тяжело выдохнул, будто принял какое-то решение.
– Мерзко руки марать, – плюнул в лицо. – Собирай вещи, к Кристине полетишь. Видеть тебя не хочу.
– В Штаты? – Это категорически не входило в мои планы. – Что за бред? Я с пацанами уже подал документы в универ! У меня выпускной на носу!
– Я сказал, собирай вещи! – заорал отец так, что стены затряслись. – Ноги твоей больше не будет в этом доме! И денег больше не увидишь! Совсем распустился. Где я проглядел, что ты меня так позоришь?
– Но… экзамены?
– Сдашь дистанционно, не впервой.
Я хотел сказать еще много всего, но понял, что бесполезно. Отец не шутил – что-то щелкнуло в голове от его взгляда.
– Ненавижу! – выдал я со всей искренностью, на которую был способен. Пнул ногой стул, что с грохотом завалился на пол, Лена вскрикнула от испуга. – Я вас всех ненавижу! Да пошли вы!
Тот день, приправленный огромным количеством алкоголя, размылся в воспоминаниях, остался чернильной змеей на указательном пальце – моей первой татуировкой. Но я до сих помню, как много ненависти было во мне – к отцу, к Рите, к себе. Помню, как подрался до разбитого носа, как без остановки заливал в горло вискарь сразу после. Еще отчетливо помню, как в пьяном бреду пытался звонить птичке. Не знаю, что хотел сказать, но телефон ее не отвечал, а потом оказался выключен. Я послал все и свалил в закат.
Я уезжал, чтобы никогда не вернуться. Не давать отцу новых поводов разочароваться во мне, забыть девчонку как страшный сон. В задницу такую жизнь, я не хотел проходить через подобный ад еще раз. Так я думал ровно две недели назад, а теперь сам тянулся к огню, готовый сгореть.
Дождь заливает за шиворот, я насквозь промок, но целую птичку. Да меня силой от нее не оттащишь сейчас! Пальцы гуляют по позвоночнику, разве что под кожу не проникают. Толкаю ближе к себе, вжимаю сильнее.
Не отпущу.
Проношу над землей, Рита заплетается в ногах. Прячу под деревом: здесь вроде бы не очень мокро, но кроссы все равно тонут в размякшей земле. Капли стекают по лицу, плечам. Майка на Рите облепила тело, уже ни хрена ничего не скрывает – соски торчат, как Эйфелевы башни.
Не слушаю, что шепчет, толкаю язык в рот, больше не могу терпеть. Тяну зубами губу, кусаю, а когда шипит, облизываю. Какая она… хер его знает, какая! Только крышу сносит далеко и надолго.
– …обещал… не трогать обещал… – бормочет.
– Сама виновата, видела бы ты свой взгляд, – рычу я, а она откликается, больно тянет меня за волосы. – Рита-а…
Я приехал домой с четким планом, и он с ходу дал сбой. Из-за Кукушкиной.
Какой отец? Какая Америка? Я думать ни о чем не мог, когда она появлялась в поле зрения. Про что Рита говорила? Уеду? Да рядом с ней я не мог мыслить даже о завтрашнем дне. Застрял здесь, в моменте.
Никто никогда не реагировал на меня так.
С Ритой все выходило за рамки привычного. На фоне того, как ярко она живет и чувствует, моя жизнь казалась пресной, как рис без приправ. Тянуло блевать. Рядом с ней последние четыре года казались серым сном, который наутро и не вспомнить.
Она была милой, но стала… чертовски, невыносимо красивой! Грудь больше, губы эти пухлее, глаза ярче без очков. У Риты все было хорошо и без меня – так я убеждал себя держаться подальше. Иногда даже удавалось, пока не замечал ее в ванной или в спальне и не замирал, как вкопанный, засмотревшись на стройные ноги и округлившуюся задницу. Лишь иногда забывал о ней. Например, когда отец открывал рот, чтобы напомнить мне, какое я ничтожество.