Между нами только ночь

Соль не подвела. Она торжественно лежала вокруг озера и создавала иллюзию русского заснеженного пейзажа, по которому, как обычно, брел маленький лыжник в шапке и валенках. Все газеты на третьей странице написали про “соляную картину русского художника”. Зато на первых страницах поместили портрет Владимира Ильича Ленина. 22 апреля, день его рождения. Вьетнамцы эту дату помнят и чтят.

В отеле нам передали записку от Заволокина:

“Жду в восемь в «Хилтоне», обязательно приходите!”

Гостиница, где жил Саша, была всего в двух кварталах. Огромное высотное здание сияло, наполненное желтым светом, разноязыким гомоном и музыкой – на рояле играла джаз маленькая вьетнамская пианистка.

Саша сидел за столиком – с апельсиновым соком и кофе.

– Ребята! Вам кофе? И сок? Сейчас принесут! – закричал Заволокин и бросился нас обнимать, опрокинув стакан со льдом.

– Лёня, это именины сердца! Вьетнамцы покорены твоей инсталляцией! А говорили мне в Москве, ну куда – современное искусство во Вьетнам, ты с ума сошел, туда надо хохлому и пейзажи русские маслом, иначе не поймут! И что теперь? Утерли им нос.

Саша повел нас в номер показывать трофеи. На огромной кровати, на взъерошенном одеяле, на подушках лежали какие-то чашки, тарелки и миски, очень старые, обросшие мхом, с кусочками почвы, въевшейся в эмаль за тысячу лет, мол, они пролежали под землей, пока их не откопали археологи и не сдали в антикварную лавку. А там этот сумасшедший русский, который совсем не торговался, а сразу отвалил за них кругленькую сумму. Даже счастливый продавец дал ему в довесок чашку с драконом:

– Ей пятьсот лет, – сказал он, – и вы будете пить из нее чай еще сто лет, здоровья вам и долголетия!

– Я нашел эти богатства – здесь, недалеко, два шага от гостиницы, прямо среди сувениров, на полке стояли седые древности! Просто повезло! – Саша протянул огромный фолиант “Керамика древнего Вьетнама” и открыл на странице, где сфотографированы эти самые плошки, или почти эти же. В юго-восточном краю ловко старят “антиквариат” – налепят, обожгут, в землю зароют на полтора года, вытащат и продают таким вот как Саша Заволокин – с горящими глазами.

На оставшиеся деньги он купил книгу, теперь чемодан будет нагружен керамикой и книгами. Вот и всё, что он привезет в Москву – порадовать Сашу, Машу, Федю и Шурика.

Пара уникальных мисок разобьется, не выдержав долгой дороги.

А пока мы возвращались к себе. Быстро стемнело. Саша нас провожал – шагал впереди, ноги верстами, пересекал дороги, не глядя по сторонам, раскалывая потоки мотоциклистов, как атомный ледокол “Ленин”, как Барклай-де-Толли, ведущий полк на прорыв.

Город гудел и благоухал – о, это волнующее благоухание ночного Ханоя, ароматы акации и мимозы! Весна в разгаре, а ветер подул – и золотая осень. Круглый год желтые листья кружат над головами, ночи напролет дворники метлами мерно метут листву. Черные подворотни, попкорн, светящиеся музыкальные ящики, “ясельные” стульчики и столики на уличной прохладе, будто для детей. За таким столиком сидел европеец, вокруг три вьетнамца, он их угощал лапшой и пивом.

– Знаешь, почему европейцев тянет на Восток? – говорил Заволокину Лёня. – Потому что у тебя в твоем упорядоченном Бирмингеме, или Гамбурге, или Стокгольме всё ясно: пенсия, страховка, кредит… А тут мощь, непредсказуемость, неизвестность – сел на маленькую табуреточку в грязной дыре на углу неизвестно какой улицы, поговорил по душам со случайным вьетнамцем, единственным человеком, который тебя понимает, хотя он ни слова не понимает. И соприкоснулся душой с чем-то безымянным, бесформенным, непреходящим. У нас же в России – похожий вселенский сквозняк: спонтанность бытия, торжество стихии, отсутствие какой-либо опоры, – те же предпосылки для поиска просветления!

– Ну да, “те же”! – воскликнул Заволокин. – У них у всех дух захватывает, когда они смотрят в нашу сторону. Стоят и глядят, зачарованные, как мы получаем питание прямо из мирового пространства!

– Всё, ребята, – сказал Саша, – вот улица – идите вперед и там, справа, ваш отель. Я завтра в Хошимин вместе с танцорами и певцами. Увидимся в Москве!

Он махнул рукой, повернулся, шагнул в тень огромной акации и растворился в темной густой влажной ханойской ночи.

А мы с нашей снежной “Сольвейг” еще на пять дней оставались в Ханое.

Пять дней! Целая вечность! Я стала манить Лёню в какое-нибудь увлекательное путешествие. Ань, Хань и Линь боялись нас отпускать, обещали гулять с нами по Ханою, показывать достопримечательности – Храм Литературы, в котором еще обучались прямые последователи Конфуция, кукольный театр на воде, воздушные пагоды, озеро Возвращенного Меча с гигантской черепахой-вековухой.