Между нами только ночь

“Мои любимые родители! – пишет она из Лондона в 1999-м. – Хотите – верьте, хотите, нет, но как назло эта неделя была просто сумасшедшая. Из офиса не вылезала, зато написала самую крупную в своей жизни работу – целых пятнадцать страниц – проект сценария по одной очень необычной книге. Вчера, побожившись закончить, спала в офисе на полу, т. к. вернуться домой не успевала. Жаль, не могу вам послать копию, чтобы вы читали знакомым и гордились…”

“Хорошие новости! «Русский бунт» снова запустили в производство. Да здравствует российский кинематограф! Да здравствует его техническое несовершенство! Два дня отпахала с Эдуардом в монтажной, а по вечерам хронометрирую и перевожу видеокассеты с записью роликов к программе «Сам себе режиссер». Такая нудная механическая работа, зато, глядишь, с долгами расплачусь и на билет в Москву накоплю – если получится, в мае, чтобы и в Коктебель съездить на недельку…”

“В конце прошлой недели закончила, наконец-то, безумный перевод про летающие тарелки. Дался он мне, конечно, нелегко, в глазах до сих пор что-то двоит, как при астигматизме…”

“Еще рано загадывать, но, по-моему, Карен нашла мне дополнительную работу в маленьком американском книжном агентстве…”

Едва-едва добрел, усталый, до ночлега… И вдруг – глициний цвет!.. – вспоминается Басё, когда я думаю о ней.

“На дворе полночь, завтра вставать в пять утра, переводить для Эдуарда с семи, чтобы к часу дня посадить его на самолет обратно в Москву. Из аэропорта – в офис, потом – на урок русского, и снова в офис, где полно работы. А еще Павел заказал мне пару статей на выбор для “Вояжа”. Непросто растить золотые на фиговом дереве. Мечусь как угорелая, валюсь с ног от усталости. Но это ерунда…”

И тут же в конверт – сотенку-другую долларов родителям да сумку подарков с оказией:

“Вы, пожалуйста, не молчите, как партизаны, если вам месяцами зарплату на работе задерживают, уж как-нибудь на морковку и капустку я для вас заработаю. Не вздумайте у меня там лапу сосать втихаря. Посылаю паштет из анчоусов под названием «Услада джентльмена» для джентльмена из семейства Мелдрисов (а может, и для его леди!) и всякие неполезные для здоровья сладости, ну да говорят, психологический комфорт куда важнее физиологического…”

Не то чтобы сколотить какой-никакой капитал, тут ей все пути были заказаны, даже слегка набить карман холщовых штанин не представлялось ни малейшей возможности, ибо она исповедовала бездонный present art, будучи – если можно так выразиться об Ирке – рогом изобилия, осыпающим дарами всякого, кто к ней приближался. Любые ее трудовые подвиги оборачивались рейдом по магазинам в поисках невиданных сюрпризов, каждый из которых, полученный из ее рук (к слову сказать, освоивших вслед за папой, Евгением Августовичем, рэйки), становился счастливым талисманом, сакральной штукой и запоминался навсегда.

Как-то она мне подарила “Rаinbow maker”, кристалл Сваровского, подвешенный на прозрачную коробочку с механизмом, вроде часового, и солнечной батареей. Я приехала вечером в Уваровку, прилепила его к стеклу и заснула. На восходе в окно ударило солнце, кристалл поголубел, потом стал ярко-фиолетовым (“напыжился”, заметила Ирка), и медленно, зависая в воздухе, по комнате поплыли радуги, то появляясь, то исчезая, – синь, зелень, желтизна…

Я впала в прострацию.

За окном бабочки, яблони шелестят листвой, над ними – облака, распевают птицы, кто-то за водой идет к колодцу, звенит колодезная цепь, закукарекал петух, звякнул уличный умывальник – в тишине и прохладе утра, – среди плывущих радуг Иркиных, цветущих сентябрин с гудящими шмелями.

Да все ее подарки я храню: и ручку с окрыленным Пегасом, и амбарную книгу для записей с фресками культового храма Хаджурао – золотым тиснением на переплете. Этнодиск и вовсе заездила (“Ты представляешь, я ее слушала в Коктебеле под Кара-Дагом, и такая радость идет оттуда, что я не выдержала и начала кататься по траве…”)

Обычно мы с ней договаривались встретиться в кафе, чтобы золотить мое ожидание бокальчиком вина: я и сама горазда опаздывать, но Мелдрис в своих опозданиях – non plus ultra, что было начертано на Геркулесовых столбах и в переводе с латыни означало дальше ехать некуда. Обе мы глядели вослед уходящим от пристани кораблям, улетевшим самолетам, не дождавшимся нас поездам. Единственный, кто превзошел обеих вместе взятых, это ее бывший муж – истинный англичанин Марк (“а вы говорите – манеры, вековые английские традиции…”).