— Я люблю тебя, — говорю, глядя ей прямо в глаза. Никогда этого не говорил, всегда только она озвучивала свои чувства. И теперь слова вылетели настолько легко, будто давно уже засиделись в горле.
— Так едете? — не унимается водитель.
— Д-да, — первой приходит в себя Маша. Вырывается из моих объятий и в машину садится.
Сквозь стекло на меня смотрит, все еще не верит в мои слова. Это ясно на лице ее написано. Так и уезжает, с выражением глубокой задумчивости на лице.
Глава 40
Маша
Что-то изменилось. В нем. В нас.
Что-то неосязаемое, но такое значимое.
Я ожидаю от него грубости, но он, наоборот, носится со мной, как с фарфоровой. Чем окончательно сбивает с толку.
И, вообще, если бы не те его слова, когда я попала в больницу, то подумала бы, что… что он ждал меня?
— Я люблю тебя, — признание почти оглушило, выбиваю почву из-под ног.
Он не мог этого произнести, Глеб не разбрасывается такими словами. Он, наоборот, молчалив и крайне сдержан. Всегда говорил, что лучше десять раз подумать, перед тем, как сказать. А тут… так запросто о любви говорит. Определенно, с ним что-то не так.
Я еду в такси, постоянно прокручивая в голове сегодняшнюю встречу. Мне было хорошо. Очень хорошо. Как никогда до этого. Совсем не это я планировала, когда собиралась забрать документы.
Черт! Документы! Я их так и не забрала. Сначала организм предательски отправил меня досыпать еще пару часиков, а потом так торопилась, что забыла, зачем приходила.
Бью себя ладошкой по лбу. Вот клуша-то!
Странный визит получился. И Глеб странный.
Мобильный булькает входящим сообщением:
«Напиши, когда окажешься дома».
От Глеба. Волнуется? Хм. Странный он какой-то. Сначала прогоняет, теперь вот это все.
Такси заезжает во двор, я расплачиваюсь с водителем и иду к дому. Мама явно ждала, потому что подскакивает ко мне, стоило открыть двери.
— Тебя долго не было, — она всматривается в мое лицо, будто чувствует, что история про кафе была моим маленьким обманом.
Да, мама, не о всем тебе надо знать. Почему-то я уверена, что ты не одобришь мой визит к Глебу сегодня. Я и сама его не одобряю. Спонтанно все вышло.
— Так вышло, — говорю, стягивая куртку и кроссовки.
— Голодная? — спрашивает.
— Не-а, — отвечаю, — спать хочу.
— Ну, хорошо.
В руке зажат мобильный, он снова вибрирует, и я быстро отключаю звук, чтобы мама не услышала входящий. Не хочу говорить при ней. Иду в свою комнату, закрываюсь. И только теперь заглядываю в телефон. Два пропущенных от Глеба.
«Я дома», — пишу короткое смс. Отправляю. Он тут же просматривает, будто сидел с телефоном в руке и ждал.
Все это странно. Непривычно. Раньше он вел себя не так. Более отстраненно, что ли.
«Устала?», — спрашивает меня входящее сообщение.
«Нет».
Тут же прочитано. Он пишет, стирает, снова пишет и опять стирает.
Смотрю на карандаш под текстом последнего сообщения, который то появляется, то исчезает, и жду. Ничего не приходит. Карандаш исчезает. Передумал?
Эх, ладно. Бросаю телефон на кровать, иду в ванную, принимаю душ. Завернувшись в махровый халат, возвращаюсь.
«Я соскучился, малыш», — читаю от Глеба сообщение.
Всего три слова, а мое сердце делает кульбит. Смотрю на текст и… не знаю. Его поступок все еще саднит в душе.
И откуда в нем взялась эта нежность? И забота?
Впрочем, он и раньше обо мне заботился. Всегда. В своей манере.
Раньше мне это нравилось. Тогда мне все в нем нравилось. А теперь? Теперь меня к нему тянет еще сильнее.
Но его поступок не дает простить. Понимание того, что скоро буду мамой, не оставляет права на ошибку. Теперь я не могу принимать решение, исходя из своих «хочу». Мне нужна уверенность, что этот человек всегда будет рядом, поможет в трудную минуту. А насчет Глеба такой уверенности больше нет.
Но, несмотря на это, по лицу расползается улыбка, стоит только вспомнить… Как же мне было хорошо сегодня! Даже не знала, что могу испытать такое удовольствие. Чистый кайф.
Укладываюсь в постель, все еще сжимая в руке телефон.
«Что случилось с моим любимым красным диваном?» — печатаю и тут же отправляю.
Прочитано сразу.
«Не знал, что он тебе нравится», — приходит ответ.
«Шутишь? Я его просто обожала!» — смеюсь и отправляю. Ребячество? Да. Но это что-то новое в наших отношениях.
«Приму к сведению, — прилетает от Глеба, — чего еще я не знаю?»
Задумываюсь, прикусив губу. Мы говорим о всякой ерунде, когда до сих пор не обсудили самое важное. Он должен поверить, что это его ребенок. Потому, что это так и есть. Не важно, что и когда ему сказали врачи и какие диагнозы поставили. Но поднимать эту тему мне страшно. В прошлый раз ничем хорошим это обсуждение не кончилось.
«Глеб, это твой ребенок», — отправляю, зажмуриваюсь. Если он снова скажет, что это не так, то пусть катится ко всем чертям.
«Знаю, малыш», — читаю, затаив дыхание.
Знает? Как? Откуда? Что изменилось за эти пару месяцев?
«Спасибо, что сохранила его», — читаю следующее сообщение. Сердце сладко екает в груди.
Глава 41