Между Огней

Он взмахнул широким рукавом, привлекая внимание остальных.

– Друзья мои, перед нами и правда Лекарь, – сказал старик неожиданно сильным, глубоким голосом. – Давно эта проклятая земля не дарила нам радостей, род наш зачах, обратившись в пепел и пыль, так возрадуйтесь хоть сегодня. Роща наделила эту девочку силой, в которой так нуждаются страждущие мира после Огня…

– А мы не нуждаемся в силе? – возмущенно спросила Нинель. – Роща забыла о нас, лишила своей милости… Мы, как неупокоенные души разбойников, приговорены бездумно кружить над пустыней, пока девчонка обретает нашу былую мощь? Этому радоваться ты призываешь нас, Корбун?

Старик осуждающе поглядел на нее и ничего не ответил.

– Вставай же в круг, дитя! – обратился он к Юли. – Твое место рядом с Эалин и Генрихом, которые, как и ты, наделены силой благого спасения.

Девочка в растерянности замешкалась, над ее головой все вспыхивало и мерцало небесное сияние, а сердце билось с ним в унисон, кружа голову, сбивая с толку.

– Вы тоже Лекари? – спросила она стоящего позади нее Генриха.

– Были ими, – кивнул он. – До Огня.

– Поспеши же, девочка! – Эалин отступила на шаг, чтобы Юли могла встать с ней рядом. – Как только сияние потухнет, грань между прошлым и сегодняшним снова станет непреодолимой для нас. Ночь не так длинна, как хотелось бы, а мы должны рассказать тебе все, что ты должна узнать.

– Я не стану участвовать в этом! – решительно заявила Нинель, злобно кривя пухлые губы. – Эта старая обманщица, ее бабка… Пусть она сама расскажет ей о бремени!

– Бабушка умерла, – проговорила Юли, внутренне сжимаясь от боли, вызванной этими словами.

Женщина бросила на нее недоверчивый взгляд, потом замерла на мгновение и с ликованием вскрикнула, подаваясь вперед.

– Старуха ушла? – жадно требуя ответа, спросила она. – Значит, скоро в пустыне станет одним Вихрем больше! О, как сладко я позабавлюсь с ней, о, Святая Роща, наконец восторжествовала моя справедливость! Как, расскажи мне, как она ушла?

– Бабушка… ее развеяло в прах. Она защищала нас от людей в Городе… – Юли сглотнула подступивший к горлу ком и решительно посмотрела в глаза Нинель. – Я не знаю, почему вы радуетесь, но смерть ее стала горем для всех Крылатых…

Нинель уже ее не слушала, ликование на лице женщины медленно сменяла кривая гримаса. Верхняя губа задрожала, обнажая крупные зубы, глубокая морщина пересекла лоб.

– Как развеяло в прах? В бою? – спросила она и, дождавшись утвердительного кивка, гневно закричала: – Падаль! Гнусная стерва!

Образ ее окутался серебряной дымкой, и спустя мгновение в лицо Юли ударил порыв обжигающего ветра. Нинель обратилась вихрем, который стал расти на глазах, поднимаясь все выше. Если бы Генрих не схватил девочку за плечи, ураган смахнул бы ее за край плато, так яростно он закружился.

– Нинель, прошу тебя, прекрати! Время… утекает, – устало произнесла Эалин, заслоняя ладонью лицо.

– Даже в смерти старая Фета тебя обошла! – восторженно завопила старуха Матильда, хлопая в сухонькие ладошки. – И краше тебя она, и сильнее, и желаннее! Одно слово: Жрица. Куда тебе, Говорящей, до истинной силищи, до любовницы-то Рощиной!

Ее визгливый смех будто бы лишил бушующий вихрь силы. Он замедлился, опускаясь все ниже, и утих. Когда пыль развеялась, Нинель уже медленно поднималась на ноги.

– Она сдохла, – сказала та. – Как и мы все. Значит, я победила. И мне плевать, что ты думаешь об этом, сумасшедшая старуха.

– Прости нам склоки, милая, – проговорил старик, отбрасывая от своих ног камешки, принесенные вихрем. – Мы так долго пробыли здесь, обреченные быть вместе, но не быть собою, что волей-неволей стали склочниками…

Юли молчала, всматриваясь в лица стоящих перед ней. Теперь она чувствовала, что все они и вправду мертвы. В них не было того тока силы, что чуть заметно пульсирует в каждом живущем. Серебряная пыль да отголоски былого знания удерживали их на этой странной грани между бытием и забвением.

– Гляди-ка ж, чует! – удивленно пробормотала старая Матильда, усаживаясь на камнях. – Мертвяков в нас разглядела.

– Расскажи, что ты видишь? – попросила Эалин, дотрагиваясь до лба девочки.

– Я вижу в вас… память, – несмело начала Юли. – И прошлое, очень много прошедшего томится в вас.

– Молодец, а чего ты не видишь в нас?

– Источника жизни. – Юли совсем смутилась, но внимание, с каким ее слушали вихри, придало ей уверенности. – В живых он чувствуется всегда, даже при самой тяжелой болезни. Он… он как родник, льется, серебрится внутри.

– И каков же он в больных? – осторожно спросил Корбун.

Но в его голосе Юли уловила напряжение, словно от ее ответа зависело что-то очень важное и большое.

– Слабый, мерцающий, нуждающийся в помощи… – Она помолчала, вспоминая, как тянулся к ней Лин, мечущийся в предсмертной лихорадке. – Просящий ее, – закончила она, замирая.

Тишина повисла над плато. Даже полоумная Матильда затихла, блаженно улыбаясь.

– Я же говорила, она готова, Корбун, – наконец сказала Эалин, нежно проводя пальцем по щеке Юли. – Фета научила ее всему, что готово было принять это маленькое сердечко.