Между Памиром и Каспием

Но чем же объяснить его несомненную связь со скульптурой античного Средиземноморья? Западноевропейским ученым XIX — начала XX в. казалось, что ответ на этот вопрос ясен: все эти удивительные статуи и рельефы были объявлены культурным наследием походов Александра Македонского, а их творцами признаны греки, потомки сподвижников великого полководца, обосновавшиеся на завоеванных им территориях глубинной Азии и впоследствии якобы ставшие основной культурной опорой буддийских государей древней Индии и Афганистана. Статуи же и рельефы получили наименование памятников греко-буддийского искусства. Не обошлось тогда и без политических спекуляций: представители колониальных властей стали упорно проводить параллели между Александром и его преемниками, с одной стороны, и европейскими колонизаторами — с другой, доказывая, что и те, и другие в одинаковой-де степени несли народам Азии «свет европейской культуры».

«Греко-буддийские» памятники стали необычайно модными, в результате чего в частных собраниях и музеях Западной Европы, а позднее и Америки, скопилось несколько тысяч образцов «греко-буддийского» искусства, добытых путем поистине грабительских раскопок всех попадавшихся под руку древних храмов, монастырей, дворцов. Ученым часто стоило огромного труда выяснить, откуда поступали эти памятники, и точное место находки многих из них так и осталось неизвестным; удалось лишь установить, что больше всего статуй и рельефов было найдено в древней области Гандхара (в районе современного Пешавара), по имени которой «греко-буддийское» искусство получило свое второе и, пожалуй, наиболее распространенное название — гандхарское.

С годами ученым все больше и больше открывалось огромное значение этого древнего искусства для истории художественной культуры многих народов Востока. Так, выяснилось, что творцы гандхарского искусства разработали многие каноны и принципы, которых впоследствии в течение веков и даже тысячелетий придерживались скульпторы и живописцы Индии и Тибета, Средней и Центральной Азии, Цейлона и Индонезии, Китая и Японии и вообще всех тех многочисленных областей и стран, где когда-либо существовали буддийские общины. Выяснилось, в частности, и то, что именно в гандхарском искусстве впервые появились изображения Будды в образе человека (ранее его присутствие передавалось символическими изображениями, например в виде колеса и т. п.), которые по сей день служат образцами для буддийского искусства. Значение гандхарского искусства в развитии художественного творчества народов Востока ныне общепризнано. Иначе обстоит дело с вопросом о его датировке и происхождении.

Ненаучный характер сборов многих образцов гандхарского искусства очень затруднял (и затрудняет) его изучение. Однако по мере развития археологии в Индии и Афганистане стало ясно, что в основном эти памятники относятся ко времени расцвета Кушанского царства, т. е. отстоят от эпохи походов Александра не менее чем на 300–400 лет. И вот во взглядах ряда западных ученых произошел резкий перелом, и гандхарское искусство из «греко-буддийского» было переименовано в «римско-буддийское», а роль, которую раньше приписывали грекам, теперь отдали римлянам. Дело дошло до того, что отдельные авторы стали рассматривать гандхарское искусство (и искусство Кушанского царства вообще), как провинциальную школу римской скульптуры, созданную якобы выходцами из восточноримских областей, поступившими на службу к кушанским государям Северной Индии. Мнения разделились, и ныне в мировой науке ведутся ожесточенные споры между приверженцами обеих теорий. И интересно отметить, что в ходе этих споров наиболее серьезные исследователи (как, например, известный искусствовед, глава французской «Археологической делегации в Афганистане», проф. Д. Шлюмберже) все с большей надеждой обращаются к советской археологии Средней Азии, ожидая от нее веского, а возможно, и решающего слова.

Гандхарское искусство, как и искусство Кушанского царства вообще, долгие годы фактически оставалось вне поля зрения русских и советских исследователей. Объяснялось это очень просто: ни в одном из музеев дореволюционной России не было, если не считать монет и печатей, никаких памятников культуры и искусства Кушанского царства. Поэтому живой интерес к гандхарскому искусству возник у нас лишь в 30-х годах, когда в результате широких археологических исследований в Средней Азии в руки советских ученых стали поступать первые памятники кушанской эпохи.

Одним из таких памятников был дворец в Топрак-кале. Ниже мы подробнее ознакомимся с этим замечательным археологическим памятником. Сейчас же лишь отметим, что он существовал со второй половины (или конца) III по начало IV в. н. э. Возвел этот дворец, вероятно, один из первых независимых хорезмских царей, вышедших из повиновения кушанским государям; от ослабленной военными неудачами Кушанской державы в середине III в. начали отделяться ее окраинные владения.